Отряд под землей и под облаками
Шрифт:
Глядя на домашних, я с удивлением замечал, что они тоже как-то попритихли, перестали шутить и смеяться. «Отчего грустят Вита, Даша, Милена и Лазарь? — думал я, стараясь проникнуть в причину столь разительной перемены. — Не могут же они убиваться из-за вечных скитаний?» И каково же было мое изумление, когда я узнал, что все они горюют по коту. А Лазарь, склонный к преувеличению, заявил даже:
— Я умру без Рыжика!
Накануне того дня, когда мы должны были получить расчет за неделю, мать долго «тратила» эти деньги. Она была очень оживлена и все время смеялась. Отец молчал, казалось, он не слушает ее. Его задумчивый взгляд блуждал где-то за безбрежной равниной.
— Я
Отец по-прежнему молчал, только губы его тронула какая-то загадочная улыбка.
В субботу, лишь только колокол на сельской церквушке возвестил конец вечерней мессы, мы с отцом поспешили к дому газды Лайоша. Меня очень удивило, что мы поехали на телеге, но я не стал ни о чем спрашивать.
Правый слуга выплатил нам за шесть дней одиннадцать динаров вместо причитавшихся двенадцати. Отец насупился.
— Один динар — пожертвование на церковь! — объяснил левый слуга.
— Священник тоже не святым духом сыт, — добавил правый. — К тому ж пора заделать трещину на колокольне.
— Аминь! — сказал отец, кладя деньги в карман. — Пошли, сынок!
Кони понеслись во весь опор. Но везли они нас не к нашему домику на опушке леса, а совсем в другую сторону. Туда, откуда мы приехали, — к Тиссе.
— Папа! — воскликнул я, осененный вдруг счастливой догадкой. Конечно же, он заметил, как тоскуют по Рыжему коту Вита, Даша, Милена и Лазарь, и потому был так мрачен и угрюм. — Папа, ведь мы едем за котенком?
— Да, да, едем вызволять его из рабства! К черту платья, галоши, карандаши и тетрадки в линеечку! Сейчас нам дороже кошачий граф, добрый, умный Рыжий кот!
Рыжий кот очень обрадовался, увидев нас. Обрадовался и паромщик.
— Tizenegy? [13] — сказал он, пересчитывая деньги. — Ну и ладно. Дам вам ваш деревянный стулья и ваш Рыжий кот за одиннадцать динар. Все равно я не любит кошки!
13
Одиннадцать (венг.)
Утром мы вернулись домой. Все с радостью кинулись к Рыжику. Милена гладила его, прижимала к себе и горячо целовала.
— Папа, мы никогда больше с ним не расстанемся? — спросила она.
— Нет, — ответил отец, — даже если нам придется идти пешком до Канижы!
Только мама не разделяла общей радости и ликования. Вся как-то сникнув, она грустно сидела у окна, глядя на поля, луга и молодой невысокий лес, тихо шумевший под легким дыханием ветерка. Много дней подряд мечтала она о том, чтоб у Даши было новое платье, а у Лазаря галоши, и потому долго не могла простить отцу, что он отдал тяжким трудом заработанные деньги за стулья, без которых мы прекрасно обходились, и за Рыжего кота, от которого и вовсе не было никакого проку. Временами, прикрыв лицо передником, она плакала горько и неутешно. Но, увидев, как все вокруг радуются возвращению Рыжего кота, она забыла про свое горе и от души веселилась вместе с нами.
— Ну… добро пожаловать, господин граф! — сказала она наконец. — Добро пожаловать!
А отец добавил, посмеиваясь:
— Эх, не жалко мне даже того динара, который я подарил церкви, раз мои дети так счастливы и веселы!
Осенний рассказ
Пришла осень. Ты знаешь, как бывает осенью. Дни становятся короче, небо
В один прекрасный день газда Лайош Фенеши велел всем скотникам собраться в церковном дворе. Он долго лопотал что-то по-мадьярски, а когда кончил, правый слуга сказал нам:
— Вы оставите на время все свои дела и пойдете убирать кукурузу. Работать будете с утра до вечера: господа метеорологи изволили сообщить из Пешта, что скоро зарядят дожди. Вы знаете, что и молодой господин Ференц…
Отец в это время разговаривал с дядюшкой Миха?лем. Он был единственным человеком на ферме, к кому я привязался всей душой. Дядюшка Михаль был страстным охотником и все свободное время проводил в ближних заводах, охотясь на бекасов и фазанов. Сидит он, бывало, с ружьем на носу лодки, а я гребу себе потихоньку. А кругом такая тишь, прозрачный воздух дрожит и сверкает… Вдруг из камыша или осоки вылетает бекас, дядюшка Михаль стреляет, и я замираю от какого-то сладкого блаженства. В такие минуты во мне, должно быть, пробуждался дух далеких предков, которые вот так же скитались и охотились на широких паннонских просторах.
На охоте мы с дядюшкой Михалем не произносили ни слова. И, только пристав к берегу и усевшись где-нибудь в прохладной тени, заводили задушевную беседу. Дядюшка Михаль рассказывал мне о своей безрадостной молодости, отданной тяжелому труду на разных фермах, о борьбе с жестокими помещиками, о большой забастовке, несколько лет тому назад всколыхнувшей всю Бачку.
— А знаешь, кто ее организовал? — как-то спросил он. — Может, отец рассказывал?
— Нет, — ответил я и тут же подумал, что вряд ли он и сам о ней слыхал: ведь мы в ту пору жили за добрую сотню километров отсюда.
— Эту забастовку батраков организовал мой сын Ти?бор Рожа! — гордо произнес дядюшка Михаль, и по лицу его разлилась счастливая улыбка. — Потом жандармы схватили его и на целых четыре года упекли в каземат в Сре?мской Ми?тровице. Сейчас он в Субо?тице, рабочий в железнодорожном депо.
Он вытащил из кармана обернутый в тряпку бумажник и показал мне фотографию сына. Тибор был так похож на отца, что я принял его за дядюшку Михаля в молодости. Потом я часто всматривался в его веселое и живое лицо и запомнил его на всю жизнь.
Не один я подружился с дядюшкой Михалем. Мой отец тоже проводил с ним много времени, а когда мать журила его за это, он, смеясь, говорил, что хочет выучить мадьярский язык и ему-де «необходима разговорная практика».
— Ну как сегодняшний урок? — подтрунивала над ним мама. — Что еще выучил?
Дядюшка Михаль был костистый и высокий, как тополь, и мой отец, хотя он тоже был не маленького роста, смотрел на него снизу вверх, как смотрят на звезды или луну. Сейчас — напомню тебе, сынок, что мы стояли на церковном дворе, — отец непрестанно говорил ему что-то, а дядюшка Михаль кивал в знак одобрения, повторяя со своей недоступной высоты: «Igen, Милутин… Igen, igen…» [14]
14
Да, да (венг.)