Отряд зародышей
Шрифт:
— Лей!
История с вопящим Цыганом повторилась. Только Грызун переорал даже изгаляющегося над горном и нашими ушами трубача. Да настолько громко, что от его воплей подскочил на месте Циркач…
Короче говоря, в течение получаса был разбужен, поставлен на ноги и приведён к палатке весть страдающий тяжёлым похмельем личный состав отряда. За исключением Полоза, в ту ночь нёсшего службу на смотровой площадке. А значит — не пившего и, на свою удачу, избежавшего того, что происходило дальше.
…Спустя ещё несколько минут после построения возле палатки, весь неопохмелённый отряд, спотыкаясь, шатаясь и едва не падая, довольно резво рысил по дороге по направлению к реке, протекавшей
— Бегом марш! Шире шаг! — не переставая, покрикивал я, щёлкая в воздухе инструментом воспитания.
С бодуна бежалось не очень… Грызун был первым, кто решил прикинуться помирающим от обезвоженности организма. Повалившись в пыль, он вдруг начал хрипеть и корчиться, выпуская на губы какую-то пену и непрестанно прося воды. Не долго думая, я тут же приказал Циркачу и Степняку подхватить его на руки и продолжить движение.
— К реке бежим. Там и напьёшься, — ответил я на его просьбы подать хоть глоток воды.
Парни, втихую ругаясь и скрипя зубами, потащили симулянта на себе. Не забыв при этом пару раз «случайно» уронить его в дорожную пыль. Грызун, поняв, что на данный момент его представление в народе не популярно, с рук слез и погрёб дальше самостоятельно.
Следующим был Дворянчик. Как обычно, начав высказывать своё возмущение по поводу нечеловеческого обращения, он размахивал руками и всячески грозился. Но после того, как совсем рядом с ним дважды просвистел хлыст, предпочёл, покачиваясь, продолжить бег молча. Короче говоря, в той или иной мере возмущение своё высказали все. Даже обычно молчаливый и скромный Одуванчик попытался вставить свою монетку в мой зад. Ему я посоветовал просто заткнуться. Просто по молодости лет. Так, мило беседуя на бегу (я — на скаку), мы добрались до берега реки.
Речка эта довольно широкая, саженей с полсотни будет, течение бурное и быстрое, а вода — холодная. Ещё бы! В неё ведь со всех окрестных ледников талая вода стекает. Правда, сама речушка у берега не глубокая. Но на стремнине с головой накроет.
— А ну, марш в воду! — скомандовал я.
Да им особо и командовать-то не надо было. Сами туда рвались. Кто организм разгорячённый охладить, кто жажду, с перепоя возникшую, утолить…
Но долго я им прохлаждаться не дал. Быстренько повыгонял всех на берег и бегом отправил в обратный путь. Час бега до реки, а потом ещё час — обратно, оно, знаете ли, организм сильно встряхивает. И потому блевать они начали ещё по дороге, на подходе к лагерю. А в лагере они это дело продолжили. Все. Их так выворачивало наизнанку, что я даже начал беспокоиться об их здоровье. Но ничего, пережили.
Завтракал я, понятное дело, в одиночестве. Остальные на еду даже смотреть не могли. Весь день ходили какие-то смурные, о чём-то шептались по углам, замолкая при моём приближении и отводя недобро прищуренные глаза. Где-то во второй половине дня я уже точно знал, что меня ждёт. Оставалось только определить, когда же именно.
Ужин прошёл в полном молчании. К вечеру их молодые желудки уже настолько прочистились, что еды требовали просто в неимоверном количестве. А потому ели долго и много. Плотно поев, бойцы разошлись по сторонам, как-бы невзначай взяв меня, сидящего за столом, в круг.
По летнему времени мы ели на улице, под навесом. Это была наша, так сказать, летняя кухня. Позже, когда казарма будет уже полностью готова и на улице похолодает, готовить и есть будем там. А пока — здесь, на улице. Так что простора хватало…
Ну, вот. Сижу я, значит, за столом, кашу доедаю, делаю вид, что ничего не замечаю. А они вокруг меня отираются и переглядываются эдак, со значением. Мол, не пора ли? Заговорщики,
И тут, чувствую, началось! Сперва движение у меня за спиной, резкое такое. Быстро оглядываюсь назад и едва успеваю вскинуть над головой сведённые «домиком» руки, как на них тут же падает одеяло. Оттолкнувшись от стола обеими ногами, падаю со скамьи назад. Перекат через спину. Перекатившись, вскакиваю на ноги и тут же, с разворота, влепляю кому-то в нос. Увернувшись от мелькнувшей у самого уха палки, бью ногой и, выходя из круга, в два прыжка ухожу обратно через стол. А дальше понеслось…
Как проходила наша развлекуха, кому, когда и куда досталось, теперь уж толком и не вспомнить. Они, сукины дети, заранее палки припасли. Чтоб меня, значит, ловчее бить было. Ну, в общем-то, пару раз мне по спине да по рёбрам этими палками досталось… Только разве их удар сравнить с тем, как здоровые мужики бьют, когда в приличном кабаке свара начинается? А уж через сколько драк я в этих кабаках прошёл! Почитай, в каждом городе, где я на своём веку побывал, хотя бы раз, да подрались. Вот там били, так били! А у этих так… Мелкий укус… Да и кольчужка, загодя под куртку форменную пододетая, тоже силу ударов, хоть немного, а гасила.
Помниться, Хорёк мне по рёбрам палкой хрястнул. За что тут же и получил прямой в челюсть. А после хорошего пинка в живот влетел под стол, где и затих надолго, ещё в полёте приложившись затылком о столешницу. Дворянчик тоже мне по спине дубинкой своей накатил. Наловчился, всё же, стервец, мечём махать. Вот и пригодилось… Махал, правда, недолго. Я его руку на втором махе перехватил и так по кругу крутанул, что он, влетев с разбегу мордой в один из опорных столбов навеса, едва его не проломил. Там и стёк по нему. На весь остаток вечера. Остальные тоже своё отхватили, каждый в свой черёд. Дольше всех с Циркачём провозился. Вёрткий, зараза, оказался. И — цепкий. Но ничего. Попотев, управился и с ним. Правда, мне ещё повезло, что Степняк, главная силовая поддержка нашего отряда, в это время дежурил на смотровой площадке. Думаю, что в его присутствии справиться с этой оравой мне было бы гораздо тяжелее. Что ни говори, а сила у него немереная. Потому я его предусмотрительно наверх и отправил на ночь. Так сказать, во избежание осложнений…
В общем, бились мы не долго, но жёстко. Через несколько минут практически весь отряд был в отключке. Умывшись у родника, я ушёл спать на смотровую площадку. Чтоб, значит, среди ночи их своим сонным видом не соблазнять… Степняк, наблюдавший за побоищем сверху, ничего мне не сказал. Лишь тяжело вздохнул и отвернулся, делая вид, будто что-то разглядывает за перевалом. Ну, и я с ним заводить разговор не стал. Молча улёгся на кучу соломы, брошенной в гроте, завернулся в плащ и заснул.
И вот сейчас, после того, как все проспались и страсти улеглись, я решил побеседовать с личным составом о том, с чего бы вдруг в отряде такой переполох.
— Ну? — повторил я, — Чего молчим? Сказать нечего?
Но пацаны только отводили глаза, делая вид, будто их это не касается.
— Кстати! Полоз! Я — не понял! А ты-то чего в эту заваруху полез?! Ты же вчера ночью на площадке службу тащил. Следовательно — в групповой попойке не участвовал и утренней пробежкой не занимался!
— Ну… я… это… — Полоз, смешавшись, отвёл глаза в сторону.
— А! Ты, видимо, решил товарищей по оружию поддержать? — высказал я предположение, — Ну, и как? Поддержал? Получилось? Глазик не болит? Рёбра все целы!?