Отряд

Посняков Андрей

–  Чей, знаешь?

–  Догадываюсь. Царевой матушки, инокини Марфы. Чай, с Белоозера привезли?

–  Привезли, - кивнул князь.
– Только без меня. Я ее уже здесь, в Тайнинском, встретил. Стрельцам да рейтарам велел не гомонить - не мешать отдыхать бабушке. Ей ведь еще с царем встречаться, с сыном…

–  Так и я до Москвы - с вами.

–  Погоди до Москвы, - Михаил отмахнулся.
– Мы, думаешь, чего здесь стоим? Кого дожидаемся?

Юноша чуть не споткнулся:

–  Господи! Неужель - государя?!

–  Его… Государь мне безопасность встречи доверил!

Ах, вон оно что… Иван вдруг со всей отчетливостью понял, почему для обеспечения встречи Дмитрий выбрал молодого князя Скопина-Шуйского. А потому что Шуйские - опальный род! И, значит,

тем ценнее будет свидетельство одного из Шуйских - князя Михайлы - в том, что инокиня Марфа Нагая признает в Дмитрии чудесно спасшегося сына. Признает ли? Судя по всему, новый московский царь был в этом уверен. Иначе не послал бы на встречу Скопина-Шуйского, да и сам не поехал бы… А вообще, зачем ему ехать? Ждал бы себе спокойно в Москве, с боярами… Вот именно - с боярами. Которые как еще себя поведут, коль все не так, как хочется Дмитрию, сложится? А сюда он, стало быть, едет не опасаясь… Значит, что же - он и в самом деле истинный царь, чудесно спасшийся от неминуемой, казалось бы, смерти, сын Иоанна Грозного? Что ж, может быть и так… А может быть и по-другому - Дмитрий никакой не Дмитрий, а самозванец, как о нем и говорили и что со всей отчетливостью вытекало из похищенных из монастыря Мон-Сен-Мишель грамот! А значит - именно здесь он собирается прорепетировать, и если Нагая его не признает, то… То дальше может быть все, что угодно. С Нагой. И с теми, кого Дмитрий - как ни крути, государь - сочтет лишними свидетелями. Ой, как почему-то не хочется быть лишним!

–  Ну, что задумался?
– Князь хлопнул юношу по плечу.
– Идем! Сейчас помолимся да поедем поле выбирать. Раз уж ты с Земского двора - поработай, хоть тут и не Москва!

–  Что еще за поле?
– не понял Иван.

–  Обычное.
– Михайла смешно шмыгнул носом.
– То есть не совсем обычное… Короче - для встречи.

–  Ах, вон оно что, - кивнул юноша.
– Конечно, поедем посмотрим.

Ясно было, почему князь позвал с собой его, Ивана, московского дворянина из Земского двора, с сыскной его части. Ежели что не так - так отвечать будут вместе.

Подозрения юноши подтвердились, когда в обширной людской горнице постоялого двора князь Михаил подошел к невысокому темнобородому мужичку в дорогущей парчовой шубе, которую, наверное, запросто можно было бы обменять на московские хоромы Ивана. Пожалуй, даже на пару таких хором.

–  Семен Шапкин, царев постельничий, - обернувшись, шепотом пояснил князь.
– Его бы тоже на поле позвать… - Подойдя ближе, Михаил с ходу уселся на лавку, насколько возможно блюдя родовую честь перед худородным выскочкой Шапкиным.
– Здоров, Семен.

–  И тебе здравствовать, княже!

–  Это приказной с Земского двора, - Михайла кивнул на почтительно вставшего рядом Ивана.

Шапкин обвел его безразличным взглядом:

–  Кажись, и впрямь я его в приказных палатах видел.

–  Хотим позвать тебя поле смотреть для встречи.

–  С удовольствием!
– Постельничий улыбнулся так широко, что показалось, зубов у него во рту гораздо больше, чем нужно. Однако тут же сник, заканючил: - С удовольствием бы… Да вот с утра занемог, почти совсем ходить не могу…

–  Так мы верхом!

–  Лежать токмо… Так и лекарь наказывал. Так что ты, князюшка, уж не обессудь, иди сам… А я уж государю обскажу, как было, - тебе и честь.

–  Чтоб ты сдох, лиса хитрущая!
– выйдя на крыльцо, сплюнул князь и, обернувшись к Ивану, махнул рукой.
– Ну, да черт с ним, едем.

Вроде бы нехитрое дело - выбор места, подходящего для встречи царя с матерью, - неожиданно затянулось почти до самого вечера, ведь поле должно было удовлетворять целому сонмищу условий. Во-первых, быть ровным и без ям, чтобы высокие персоны, не дай Бог, не споткнулись. Во-вторых, быть не очень большим, но и не маленьким, чтобы и было просторно, и не казалось пусто. В-третьих, по краям его должно оставаться достаточно места для ликующего народа, - народ, кстати, тоже еще нужно было заранее собрать и растолковать, что к чему. В-четвертых, были потребны кусты - для охраны, чтобы не особо

бросалась в глаза. В-пятых, кусты не должны были быть густыми, чтобы в них не смогли затаиться возможные тати и чтобы народу было все хорошо видно и слышно.

В общем, выбрали лишь к вечеру, с утра порешив отправить мужиков скосить траву, чтобы все было благолепно. А завтра, вот уже завтра, должен был приехать царь. Его-то все и ждали.

Небо было бездонным и чудесно-синим, редкие палевые облака, медленно проплывая в вышине, отбрасывали на луга смешные темные тени, весело пели птицы, а клонившееся уже к закату оранжевое смешное солнце светило так ярко, с такой жизнеутверждающей лучезарностью, что на душе каждого из собравшихся на поле людей тут же становилось радостно и спокойно. Согнанный с утра народ - крестьяне, податные люди, артельные, - негромко переговариваясь, толпились на краю поля, терпеливо дожидаясь царя. Большей же частью поле окружали люди отнюдь не простые - стрельцы, рейтары, дьяки, - к вечеру их должно было собраться еще больше, ведь царь, естественно, явится на встречу с матушкой не один, а в сопровождении подобающей свиты. Затейливо украшенный возок - целая карета - матушки Марфы уже стоял невдалеке на холме, окруженный оружными людьми князя Скопина-Шуйского. Там же, около возка, в накинутой на плечи дорогой парчовой шубе ошивался и постельничий Семен Шапкин, сопровождавший царскую матушку с самого Белоозера. Круглое лицо его истекало потом, черная борода смешно топорщилась, время от времени постельничий прикладывал ладонь к глазам, пристально поглядывая в сторону Москвы, - не появились ли? Не вьется ли над дорогою пыль? Потом разочарованно вздыхал, зевал и шел к возку поговорить с инокиней, а уж о чем они там разговаривали - Бог весть…

–  Едут! Едут!
– вдруг пронеслось в толпе.

Князь Михайла, дав шенкеля коню, поскакал навстречу клубящейся над дорогой пыли, поднятой сотнями копыт. Иван прищурился - он стоял на небольшом возвышении в тени березовой рощицы, рядом со стрелецким сотником и группой вооруженных бердышами стрельцов. Было хорошо видно, как туча желтоватой пыли, быстро приближаясь, становилась прозрачнее, так что уже можно было увидеть сияние начищенным песком кирас и гусиные перья на дугах польских гусар, сопровождавших Дмитрия. Молодой царь, увы, пока не очень-то верил боярам и русскому войску, предпочитая держать возле себя наемников - поляков и немцев - либо, на худой конец, уже не раз доказавших свою преданность казаков. Придержав коня - белого иноходца, царь с улыбкой приветствовал князя Михайлу, и вся кавалькада продолжила путь, сворачивая через скошенный луг к полю. Когда выехали на стерню, завеса пыли, наконец, спала, и оранжевые сполохи вечернего солнца, отражаясь, блеснули в кирасах и шлемах, желто-красным пламенем загорелись на остриях копий, протекли сверкающей лавой по парчовым одеяньям бояр.

–  Слава царю Дмитрию!
– радостно закричал сотник, и собравшаяся толпа подхватила крик слаженным многоголосым хором:

–  Слава царю!

–  Слава!

–  Царю Дмитрию многая лета-а-а!

Кричали хорошо, складно - недаром все утро репетировали под надзором молодого князя, - впрочем, кричали, кажется, от души, слишком уж много русских людей связывали с молодым царем свои надежды и чаянья. И, надо сказать, Дмитрий пока их не обманывал - жизнь прямо на глазах становилась лучше, и, казалось, ушли далеко в прошлое голод, нужда и отчаяние.

–  Слава царю Дмитрию! Слава!

Охваченная любопытством толпа подалась было вперед, тут же сдержанная зоркими стрельцами.

–  Осади назад!

–  А ну, осади, кому сказано!

–  Возок! Возок!
– вдруг закричали с краю, и все собравшиеся дружно повернули шеи, увидев, как с холма медленно спускается золоченая карета, запряженная тройкой гнедых.

–  Слава матушке государыне, слава!

Дмитрий, спешившись, протянул поводья коня князю Михайле и, стараясь ступать неторопливо и плавно, как положено государю, пошел навстречу… гм… матушке. Крики и славословия быстро затихли, народ застыл в немом ожидании.