Отряд
Шрифт:
– Не!
– Прохор снял тщательно выделанную из медвежьей головы шапку и наклонился к Овдееву.
– Обычный удар. Сейчас очухается.
Ошкуй пришел в себя гораздо быстрее, нежели планировали приятели. Пока Прохор развязывал Ивана, Овдеев поднял голову и криком позвал приставов.
Два выстрела грохнули разом, один за другим… Прохор сжал кулаки - и Ошкуй дернулся в сторону, к печке.
Скрипнула дверь, и на пороге показался Митрий
– В сенях дожидались, с пищалями, - усмехнувшись, пояснил юноша.
– Хорошо, свечки жгли - не промазал.
– Да уж, вижу, что…
В этот момент Овдеев вдруг прыгнул к окну и, выбив всем телом свинцовую раму, выпрыгнул из горницы прочь…
– За ним!
– бросаясь следом, громко закричал Митька.
– Уйдет ведь… Уйдет…
За окном грянул вдруг взрыв огромной силы, такой, что Митьку отбросило от окна, а дом затрясся, словно вот-вот развалится. Впрочем, толстые бревна выдержали взрывную волну, пусть и со скрипом, а вот во дворе, похоже, разверзся ад - с такой силою рвалось к небу злое желто-красное пламя.
– Бежим!
– подхватив Митьку, парни бросились прочь из избы. И вовремя - огонь уже перекинулся на крышу.
На дворе усадьбы огромным костром пылали развалившиеся постройки, перевернутые взрывом сани, солома…
– Осмелюсь доложить, - выскочил неизвестно откуда чумазый и улыбающийся Галдяй.
– Ваш приказ выполнен - сигнал людям князя Михайлы подан!
– Сигнал?
– схватившись за голову, Иван застонал, не зная, плакать или смеяться.
– Ну да, сигнал, - заулыбался подьячий.
– Как и наказано было - сразу после выстрелов поджечь пороховое зелье. Я и поджег.
– Ну, молодец, - нервно хохотнул Иван.
– Тебе сколько зелья приказано было в заряд заложить? Фунт?
– Не-а.
– Галдяй тряхнул головой.
– Не фунт, а пуд! Ну, разве ж с фунта хороший взрыв выйдет?!
– Так ты что ж, Галдяй, - затрясся от смеха Прохор, - пуд зелья в сигнальный заряд заложил?
– Не, не пуд. Для верности - полтора шарахнул. Уж точно услышат…
– Да уж.
– Митрий оглянулся на пылающую усадьбу.
– Услышат. Смотри, как бы не оглохли!
Галдяй опасливо отстранился от пламени и прислушался:
– Ну вот! Я же говорил, услышат! Эвон, копыта по насту стучат - едут.
И в самом деле, на улице слышался стук копыт и крики. Миг - и во двор усадьбы ворвались всадники - рейтары во главе с князем Михайлой Скопиным-Шуйским. На молодом князе была меховая
– А, опять вы, - ухмыльнулся он, увидев Ивана с приятелями.
– Может, объясните мне, что тут вообще происходит?
– Ошкуя ловим, великий государь, - поклонившись, доложил Иван и кивнул на лежавшее в снегу тело.
– Вот он!
– Овдеев?!
– подойдя ближе, ахнул царь.
– И что, имеются доказательства?
– Самые серьезнейшие, государь.
– Представите завтра, - коротко приказал царь и вдруг, хитро посмотрев на Ивана, молвил, уже заворачивая лошадь к воротам: - Кажется, я кому-то обещал боярство?
Дмитрий и свита уехали, парни вместе с князем Михайлой тоже отправились к себе на Большую Ордынку, а на дворе горящей усадьбы, как всегда, осталась лишь пожарная четь Никифора Онисимова. Осталась и, оттащив в сторону труп Ошкуя, занялась привычным делом.
На усадьбе ребят встретил молодой кулачник Анемподист с друзьями.
– Ну что?
– въезжая в ворота, взглянул на них Прохор.
– С первого удара!
– Анемподист радостно подул на кулак.
– Там, в амбаре, до сих пор и валяется…
– Жив хоть?
– Да жив… Эвон, волокут парни…
Парни волокли под мышки обмякшего стряпчего Ондрюшку Хвата.
– Ну, вот и славно, - вбегая по лестнице на крыльцо, улыбнулся Иван.
– Теперь бы еще Василиска…
И едва не столкнулся в дверях с Оленой.
– Ну что? Вылечила?
– А и не надо супружницу твою лечить, - улыбнулась вдруг ворожея.
– И голова кружится, и есть не хочется, и тошнит, и все тело ломит… С женщинами такое бывает.
– Что-что?
– Да ничего. Ребеночек у вас скоро будет, вот что!
Иван как стоял, так и сел прямо на ступеньку лестницы. Услыхав новость, во дворе радостно завопили Прохор и Митрий. Захлопотали, прося гостей в дом, слуги, и Иван, наконец поднявшись, вбежал в покои жены, обнял…
Василиска счастливо вздохнула.
А где-то далеко, на Чертольской, никому не нужный, валялся в снегу остывший труп Овдеева-Ошкуя, «борца» за справедливость и гнусного упыря. И никому не было до него никакого дела, никто не ходил рядом, не показывал пальцем, не кричал, в страхе пряча глаза, - вот он!
И слава Богу!