Отрыки из бесед
Шрифт:
оставив только бусинки из слёз
и тихий, как слеза, вопрос:
«О, Боже, это чудо снегопада
не означало ли, что Ты был рядом?»
Теперь уже осталось только
искать твоё лицо
в рисунках облаков.
Теперь – когда подведены итоги,
защёлкнуто кольцо
и не осталось слов,
когда случилось то, чему случаться
положено, – теперь уж докричаться
осталось только до тебя через настилы
листвы, сопревшей
за все века, которым счёт забыли,
её земли, связавшейся из пыли
надежд, которые рассеялись, но были,
сомнений, ужасов, осевших в иле
на дне текущих дней…
Текущее терзает
глаза, когда бесследно исчезает…
Погост –
терзанье сущего, земного. И абсурд.
А в небе – возгоревшая комета.
Любующиеся её дерзаньем – врут.
Их, средь могил живущих, радует не это,
а неизвестности примета,
при том, что главное известно:
живым не обойтись без мертвецов,
сближенья с ними и в конце концов –
надгробной лжи, что жил усопший честно.
По мне, такая радость неуместна:
любые мысли и любые чувства,
слова, их непроизношение –
союз безумия с кощунством
перед лицом исчезновения.
Тут – на земле – начало марта завтра.
Там – у тебя – начало всех времён.
Тут первый день – не просто лживость старта,
но и предательство финала: он
сперва сбегает во второй, потом сбегает в третий…
Там – бесконечность, загнанная в сети.
Бездвижность. И единство рая с адом,
а вздоха с выдохом, с прощальным взглядом.
Довольно! Где же это слово,
после которого не надо никакого?
Оно не тут.
????????
Всё ясно без него – не нужен суд.
Всё ясно, как в сказаньях древних эллинов.
И, как в Левите, жёстко всё расстелено.
Довольно же всего!
Тоскливых шествий!
Жестокости Его!
И нашей лести!
Соборов благовонных вместе
с прикрывшимися чёрными сутанами
Его рабами – шарлатанами
и сутенёрами, которые
движенье губ считают разговором.
Довольно умиляться и Рахилью:
от нелюбви, смотри, исчахла Лия!
Довольно обо всём –
довольно о смертях,
довольно о печалях, жизнях,
довольно о вчерашних днях,
о нынешних, грядущих, лишних.
Забудь про всё.
Молчи почти всегда.
На все вопросы – всем один ответ,
который знают дети:
«Да!»
А лучше так же кратко: «Нет!»
К чему способность помнить, если
воображение и память – в вечной ссоре?
И
в обрывках прежних разговоров?
«Чего желаешь?»
«Быть забытым. Всеми. Не тобой».
«А что пытаешься увидеть?»
«Красок первый слой».
«Услышать?»
«Голос твой: Не поступись собой!»
«Что будешь делать?»
«Что ещё – я буду ждать».
«Кого?»
«Кого ещё – Мессию. Благодать».
«А долго ль будешь ждать?»
«Покуда Он –
неуловимый, словно сон, –
не воплотится до конца
в неотразимого живца.
Покуда все не выйдут сроки».
«А на какой Он прячется дороге?»
«Не прячется: сидит и ждёт».
«Но где?»
«За горизонтом. У ворот».
«Когда придёт?»
«Того, что много, станет мало, – вот когда!»
«И – думаешь – придёт?»
«О, да!»
«Чего желаешь ты?»
«Влюбляться».
«Что есть любовь?»
«Что – как не целоваться, обниматься!»
«Что будешь делать, если жить без небылиц?»
«К тебе взмывать, как к небу – стая птиц,
разняв себя на тысячу частиц».
«Как скоро же, скажи опять, объявится?»
«О, скоро, скоро! После тысячи объятий».
1992
(Пер. Нодар Джин)
ЗА ЧЕРТОЮ ВИДИМОСТИ
Не желай всего того, что хочешь,
пожалей хотя б одно желанье.
Размечтавшись одинокой ночью,
не мечтай хоть одного мечтанья.
Не твори всего, к чему готова.
И не всем позволь надеждам сбыться.
И несказанным оставь хоть слово.
И не все вяжи узлы на спице.
Не-существование прекрасно:
то, что быть пришло, – пришло уйти.
И присутствием своим напрасным
тех, кто свят, – уйди – не тяготи.
Не желай всего, что есть, поскольку
всё, что существует в эти дни,
есть не всё. Глотая слёзы, толику
не таи: одну хоть урони.
1991
(Пер. Нодар Джин)
СУМЕРКИ
К окончанию дня навещает меня
ощущенье, что я – это вовсе не я,
а старик в девятом десятке.
Или женщина после схватки
родовой. Или поступью шаткой
уходящая в стойло лошадка.
Или воин, уставший от схватки
боевой. Или солнце, украдкой
проглянувшее сквозь накладки