Отслойка
Шрифт:
Когда мы дошли до машины, я наконец смогла разлепить губы и сказала:
– Он жив.
– Что? – спросил он, а я села на сиденье – его мне не было стыдно пачкать.
– Наш ребенок жив, – я смотрела на знак пешеходного перехода в пяти метрах от нашей машины. Простой и понятный. Я протянула мужу выписку с УЗИ.
Он несколько раз ее перечитал.
– Хочешь хинкали? Переоденешься? У меня в сумке есть спортивные штаны.
Я не хотела хинкали. Я хотела выносить и родить здорового ребенка, а потом прийти к этому мужику, который вытащил из меня тот шматок, сунуть ему своего живого ребенка в рожу
Я поняла, что если сейчас из меня вытащат мертвое тело, то вряд ли будут тыкать им в лицо, его, скорее всего, завернут и уберут подальше.
– Что тут такое? – прозвучал уверенный голос.
– Ложные схватки, мазня.
– Да нет у меня схваток, тут кровь льется, – обессиленно вздохнула я.
Передо мной возник великан. Мужчина метра под два ростом с бритой головой в черной куртке.
– Сколько крови?
– Наверное, два полных стакана.
– Красная, да? Как тебя зовут, солнышко?
– Саида.
– Так, Саида, у тебя отслойка плаценты, сейчас мы будем делать экстренное кесарево сечение, – он тронул меня за плечо, и исполинская длань легла на меня, как покрывало. – Срок?
– Тридцать четыре недели. – Всем телом хотелось податься вперед, навстречу этой руке, она была теплой, уверенной.
– Угу… – он поджал губы и нахмурился. – ОАК, ОАМ, катетер мочевой, готовим операционную, – все это он выкрикнул сплошной автоматной очередью.
Медсестры захлопали глазами.
– Вы что, блядь, встали?! Быстро, я сказал! – Врач похлопал в ладоши-лопаты. – Почему на вас, куриц, все время нужно орать?!
– Обменкасы жо? [5] , – виновато возразила медсестра.
– Ебтвоюмать, блядь… – Врач медленно провел по лысине. – Мы и плод потеряем, и ее не спасем! – Он махнул на меня. – Я что потом в отчете напишу?! Обменки не было?! Кто из вас, дур, вообще ее принял?! Недоношенный плод! Сильнейшая кровопотеря, почему она не на Басенова?! Какой дятел ее привез?! Когда мы их потеряем, я каждую из вас в отчет внесу! Фамилию фельдшера мне на стол потом!
5
Обменки нет.
«Если, а не когда», – подумала я, держась за поручень гинекологического кресла. Одна из медсестер подлетела ко мне и уложила на кушетку-каталку.
– Раздевайтесь! Чулки компрессионные у вас есть?
– Да, в сумке, она осталась в коридоре, – сев на кушетке, я сняла майку, лифчик и трусы.
Подумала, может, нужно было оставить трусы и лифчик? Сжалась на кушетке в ожидании шутки об излишнем раздевании, но шутки не последовало.
Медсестра вернулась тут же и, натянув на меня тугие белые чулки, встряхнула застиранную сорочку, надела и завязала на спине. Сильная рука схватила мое предплечье и вывернула.
– Туф! Вены плохие.
– Вот тут есть одна хорошая, – я указала другой рукой на сгиб, где на светлой коже темнело пятно.
Ноги мне резко раздвинули.
– Расслабьтесь, я сейчас поставлю катетер.
– Ой, а можно я сама пописаю, я умею ОАМ сдавать… – Я резко свела ноги, слегка прищемив руки медсестры. – А катетер поставим, когда анестезия подействует, пожалуйста!
– Жо?, катетер
Спустя два года после первых родов катетер оставался самым кошмарным воспоминанием, три дня после него кровью писала.
6
Нет, катетер для операции, давай быстрее!
Медсестра снова раздвинула мои ноги. Боль была такой, что по щекам потекли слезы, не успела я вздохнуть, как в руку вошла игла. В вену попали только с четвертой попытки, предварительно хорошенько поковырявшись. Я откинулась назад. Голову подхватила сильная рука медбрата, до самой носоглотки мне сунули палочку для ПЦР-теста.
Я прикрыла глаза и тихо вздохнула. Держись, малышка, сейчас мы тебя вытащим… Даже если мне больно, с тобой все будет в порядке, обещаю. А боль – это всего лишь боль. Я выдержу в сто раз больше, только чтобы ты была жива и здорова. Не бывает ведь безболезненных родов.
В промежность будто одновременно лили спирт и тыкали иголками.
– Меня зовут Роман Петрович. Саида, рыбка моя, сейчас послушай, – великан положил мягкую ладонь на каменный живот. – Не думай о плоде, нам бы сейчас тебя спасти, и то хорошо будет, – сказал он и скрылся в коридоре.
Я проглотила крик и кивнула. Глаза опять наполнились слезами. Не думать о плоде… Это малышка, а не «плод». Хоть имя мы так и не придумали. Рус предлагал назвать ее Урсулой, а я хотела Фрейей. В честь скандинавской богини красоты, любви, плодородия и всего самого лучшего в мире. Но на самом деле я знаю, конечно, что никакая она не Фрейя, а Урсула – медведица. Мой медвежонок.
Готовая к следующим всполохам боли, я сжала челюсть, но каталку под гул удаляющихся голосов вытолкнули в темный коридор. С грохотом разъехались двери лифта. Когда мы наполовину заехали в него, ко мне подскочила еще одна медсестра и напоследок ткнула бабочкой в вену, чтобы добрать крови на очередной анализ.
– Проверьте биохимию! Пожалуйста! У меня плохие показатели АЛТ и АСТ! – крикнула я ей вслед.
Она не обернулась, двери лифта сомкнулись. Мы поднялись выше и заехали в родильное отделение. Из ближней двери раздался сдавленный стон. Где-то далеко закричал новорожденный.
Я сжалась и даже разрешила себе тихо порадоваться, что мне не больно, не так, как им.
Медбрат нахмурил брови.
– ?й, шеш анда?ыны! [7]
Я приподнялась и посмотрела на него. Что еще снимать, и так же в чем мать родила.
– Носки!
Я стянула носки, надетые на компрессионные чулки, и передала ему теплый влажный комок. Мне было стыдно, что мои ноги вспотели и он держит сейчас в руках эти потные носки. «Они чистые, я их только надела», – хотела было сказать я. Это похоже на то чувство стыда, которое вспыхивает, когда официант забирает со стола влажную салфетку, в которую ты высморкался. Поэтому я стараюсь прятать её в сумку или сую в карман.
7
Эй, сними это!