Отсроченный платёж
Шрифт:
Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.
– А может, просто трансформация? – медленно проговорил Марк.
–
– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасодобль…
– А хотелось бы, – усмехнулся Стас.
– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и ни звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.
– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил ещё по одной.
– Наверное, умная женщина.
– Ага, невероятно умная! Тоже говорила, нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она ещё при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед. – Стас оживлённо жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал:
– За то, чтобы пасодобль не кончался!
Знаменский встал, подошёл к столу и, склонившись над сукном, стал расставлять шары.
Марк взял из стойки свой любимый кий и, намелив его как следует, с силой разбил пирамиду. Шары раскатились по столу к видимому удовольствию Знаменского. Стас бросил на стол беглый взгляд, обошёл его с противоположной стороны и, почти не целясь, загнал свояка в дальний угол:
– Знаешь, а с Кирой всё по-другому, – продолжал Знаменский вечер интимных откровений. – Она вообще другая, – он выделил последнее слово. – И вот сегодня я особенно отчётливо это почувствовал, я ведь действительно, никогда не видел её в какой-то домашней одежде или неприбранной. Всегда при маникюре, причёске, лёгком макияже, никогда не выносит мозг, не капризничает, который год уже ведь так! Как думаешь, Шатов, может, она у меня инопланетянка? – он с шумом вогнал в лузу второй шар.
– Может, это любовь? – съязвил Марк, оценивая свои шансы на бильярде.
– Смейся, смейся. – Знаменский осторожно накатил в середину от борта, но на этот раз шару явно не хватило энергии и он остановился перед лузой. Стас состроил гримасу. – На самом деле я порой просыпаюсь, смотрю на неё и понимаю, что она, может быть, и есть тот шанс для меня, который выпадает порой после полтинника. Я вот так лежу, смотрю и подниматься не хочется. Наверное, это и есть счастье.
– Ты поэтому в офис последние пару лет к одиннадцати приезжаешь? – хохотнул Марк и забил шар, так заманчиво оставшийся на сукне.
–
– Ну куда мне до тебя! Ты так полежишь-полежишь, да и в «Ноэль» едешь с очередным «счастьем», – вспомнил Марк утренний рассказ Знаменского.
– Грешен, что тут скажешь… – улыбнулся Стас. – Но это не главное. Главное, что люблю я Киру…
В кармане пиджака зазвонил смартфон. Знаменский достал гаджет, смахнул зелёный круг вызова:
– Алло! Да, привет, Паша!.. Почему?.. Я понял. Да, документы у меня. Всё нормально. Не переживай… Конечно, Паш… Чем помочь? Ну прими соболезнования, старик! Держись… Да, от Марка тоже прими. Павел, всё нормально! Нет проблем. Давай, крепись! Пока!
– Что случилось? – Марк вопросительно смотрел на Знаменского.
– Рощин с нами не летит. Мать умерла час назад.
В комнате повисла тишина, с минуту каждый из них сидел, погружённый в свои мысли. При сообщении о чьей-то смерти люди часто делают такие вот уважительные паузы, молча думая о чем-то своём, или вспоминая, каким был умерший человек. Эти паузы словно заставляют нас задуматься о конечности нашего пути, каких-то потаённых смыслах, усталости, тщетности и суете существования. Затем мы выходим из этого отстранённого состояния, оттряхивая с себя его остатки, как суетливые воробьи оттряхивают с перьев остатки дождевой воды. Первым заговорил Шатов:
– Ну и как же мы без него? Это его проект, он готовил восемьдесят процентов документов.
Знаменский устало размял переносицу, медленно открыл глаза:
– Технических документов, Марк! Всю техническую часть итальянцы уже изучили вдоль и поперек, протоколы разногласий уже давно отработаны. Обсуждаться будет лишь финансовая часть и Рощин нужен был лишь для презентации. Если честно, я включил его в состав участников для переговоров только для того, чтобы не обиделся, – Стас широко улыбнулся. – Ты же знаешь его характер. Ну что мы с тобой, кино итальяшкам не покажем?
Марк знал характер Рощина. И ещё он знал совершенно точно, что Рощин на переговорах далеко не лишний участник.
– Ладно, может, ты и прав. В любом случае перенести не получится ни переговоры, ни похороны. Слушай, а мать-то у него где жила? Я вот как-то уже и привык, что он постоянно один, ни баб у него, ни родственников.
– Родом из Братска он. Когда на работу принимали, анкету эсбэшники проверяли. Из родственников одна мать, ни отца, ни братьев-сестёр. Выходит, осиротел наш Пашка.
Марк в который раз за этот вечер был удивлён.
– Братск – это же в Сибири? Рощин – сибиряк?! Вот никогда бы не подумал. Ведь ничего не рассказывал ни о детстве, ни о чём.
– Да вы как кошка с собакой, какие рассказы о детстве? – рассмеялся Знаменский
– Ну ты с ним вроде ласковый, а ведь тоже ни черта о нём не знаешь, кроме анкетных данных и информации СБ! Вот скажи, ты хоть раз видел его с женщиной?
– Хм, пожалуй, что и нет.
– А может, он того?
– Чего «того», Марк? С мужиком ведь ты его тоже не видел! Просто закрытый. Бывает, люди разные. Давай по последней? – подмигнул Знаменский. – Больше не будем, да нам и пора уже, наверное, с Кирой, засиделись…