Отступник - драма Федора Раскольникова

Савченко Владимир Иванович

–  Последняя новость, - заговорил он.
– Решено, по предложению Сталина, обнародовать седьмой пункт резолюции Десятого съезда о единстве партии, который гласит, что фракционеров следует исключать из партии…

–  Не мытьем, так катаньем, - промолвил Троцкий. Повернувшись к Раскольникову: - Вот вам политика эпигонов. Задушить нас так, чтобы была видимость воли партии, ее большинства.
– Воронскому: - Что еще?

–  Принято решение о приеме в партию новых ста тысяч членов, исключительно рабочих от станка. Все.

–  Сталин и его друзья надеются таким

образом получить опору в борьбе с оппозицией в лице этих рабочих, - откомментировал последнюю новость Троцкий.
– За нами - примерно пятьдесят тысяч партийцев, из непролетарских ячеек главным образом. Что ж, надо усилить работу в пролетарских коллективах.
– Повернувшись к Раскольникову, без видимого перехода: - Чем намерены заниматься помимо литературных дел?

–  Все-таки именно литературными делами, Лев Давыдович, - ответил Раскольников.

–  В таком случае идите в "Красную новь". В заместители к товарищу Воронскому. Возьмите на себя идеологию.

–  Наш журнал - один из немногих островков свободной беллетристики и публицистики, противостоящих бесцеремонному административному нажиму. И, смею утверждать, лучший из толстых литературных журналов, - легкой скороговоркой заговорил подошедший близко к Раскольникову Воронский.
– Нам удалось собрать вокруг журнала лучшие литературные силы России. Критерий отбора произведений один - талантливость…

–  И честность, - вставил Троцкий.

–  И честность. Подлинность изображаемого. Наших авторов пролеткультовская критика называет "попутчиками революции". Но кто из так называемых "пролетарских" писателей с такой силой отразил реалии революции, как Пильняк, Бабель, Замятин, Толстой?..

–  Я согласен с вами. Я тоже считаю "Красную новь" нашим лучшим литературным журналом, - сказал Раскольников. Повернувшись к Троцкому: - Я подумаю, Лев Давыдович.

–  Держите связь с товарищем Воронским, - посоветовал Троцкий.
– Я, к сожалению, вынужден на днях оставить Москву. Врачи отправля ют меня на лечение на юг.

3

Этот разговор с Троцким имел странное продолжение спустя несколько недель, уже после отъезда Троцкого из Москвы, и после того, как утихли страсти, вызванные неожиданной, хотя и ожидавшейся, смертью разбитого параличом Ленина, - имел продолжение, но не с Троцким, а со Сталиным и Каменевым.

Служитель наркоминдельского особняка в Штатном переулке, где жил Раскольников, числившийся еще в штате НКИД, сообщил ему, когда он вернулся однажды вечером домой, в морозном феврале:

–  Вам звонил товарищ Сталин. Он просил вас, как придете, тут же приехать к нему в Кремль. Он будет ждать вас хоть до полуночи.

Раскольников позвонил на автобазу Наркоминдела, потребовал дежурную машину. Когда она пришла, велел ехать в Кремль.

Жил Сталин в маленьком двухэтажном выбеленном доме, прислоненном к крепостной стене у Троицких ворот, квартира его была на втором этаже. Комнаты небольшие, простая мебель. В столовой, жарко натопленной, на круглом деревянном столе без скатерти стояли бутылки с водкой и вином, посреди стола

красовалось большое серебряное блюдо с горкой южных фруктов черный виноград, груши, апельсины, хурма.

Сталин был не один, с ним за столом сидел Буденный, с глазами осоловелыми, он молча кивнул Раскольникову.

Усадив Раскольникова за стол, Сталин налил ему полный стакан водки.

–  Спасибо, Иосиф Виссарионович, я водки не пью, - сказал Раскольников.
– А вино - пью.

–  Я тоже не пью водки, - ответил Сталин и налил в другой стакан красного вина, подвинул ближе блюдо с фруктами.
– Угощайтесь, не стесняйтесь.

–  Спасибо.

Раскольников отпил из стакана, взял виноградину. И Сталин, пригубив из своего стакана, взял виноградину. За компанию с ними выпил и Буденный, налив себе водки, поморщился, но закусывать не стал.

–  Я слышал, вы тяготились работой в Афганистане? Тяжелые были условия жизни?

–  Нет, условия жизни были вполне сносные. Но мне казалось, что я выполнил задачу, которую на меня возложил Наркоминдел. Нужно было провести в жизнь заключенный с правительством Амануллы-хана политический договор. В этом направлении многое удалось сделать. Афганистан самоопределился, сделав ставку на нашу карту, а не на англичан.

–  Какими бы вы хотели видеть в дальнейшем наши отношения с Афганистаном? Чем важен для нас Афганистан?

–  Значение Афганистана двояко: как стратегического подступа к Индии и как транзитного коридора мирных торго вых путей между Индией и Средней Азией и далее в Европу. Правда, роль транзитного коридора Афганистан в значительной мере потерял после превращения Индии в английскую колонию и перехода ее внешней торговли на морские пути. Но он может вернуть себе былое величие, если по его территории когда-нибудь пройдет рельсовый путь, соединяющий железнодорожную сеть СССР с индийскими дорогами на участке Кушка-Герат-Кандагар-Кветта. Мы могли бы помочь Афганистану построить этот путь. Выгоды очевидны.

–  Вы об этом, товарищ Раскольников, подробно напишите в своем отчете о работе в Афганистане.

–  Уже написал, представил отчет в НКИД. Но там как будто не очень интересуются тем, что происходит за пределами Европы, на Востоке.

–  А вы - для меня напишите, товарищ Раскольников. Меня интересует все, что происходит на Востоке. Это вас не затруднит?

–  Нет, Иосиф Виссарионович. Пожалуйста.

–  Вот и хорошо. Кстати, а что случилось с этим турком, который бежал в Афганистан, несогласный с политикой, проводимой правительством президента Ататюрка? Бедри-бей, кажется, его имя?

–  Он умер в Кабуле.

–  Как это случилось?

–  Его отравили.

Сталин неопределенно хмыкнул, подмигнул Буденному, молча потягивавшему водку.

–  Видите, как там кончаются дискуссии.

Буденный кивнул, ничего не сказав.

–  А наши дискуссии, похоже, бесконечны. Одна переходит в другую. Ничего, все перемелется. Перемелется - мука будет. Вот именно мука, сказал Сталин и, сморщив нос, беззвучно рассмеялся.

Он подлил вина в стакан Раскольникова, хлебнул из своего: