Отступники
Шрифт:
— Внимание, — сказал я.
На этом движение в моей голове остановилось окончательно. Маленький Трусливый Престон носился в полной темноте. Воинственно вскричав, я выпустил четыре стрелы подряд, но они лишь застревали меж грубыми волокнами и беспомощно извивались.
— Ведь могло же мимо пройти, — доносилось до меня откуда-то слева.
Позади нас была стена. Справа от нас — стена. Слева от нас, что бы вы думали, — тоже стена. В этот момент мой шлем забил золотыми крыльями и сорвался прочь. Не обратив на это внимания, я медленно пересчитал
— Внимание.
И, со страшным усилием воли, добавил.
— Насчет три.
— Что? — выдохнул Рем.
Тупик был относительно широким и длинным, затхлый глухой прямоугольник. Монстр шел к нам, вздымая мощными трехпалыми ступнями облачка праха.
— Бросаешь фосфорные орехи.
— У него же нет глаз!
— За то острый слух!
— О, кости…
Рем бросился на землю. Я швырнул в рогоголового сулицу, чтобы отвлечь и едва успел извернуться сам — дубина скользнула по плечу, разорвав его гранями.
— Три!
Я настолько ошалел от возбуждения и страха, что заметил травму немногим позже, а сейчас пытался проглотить пучок гвоздей, застрявший у меня в горле. И, обмирая, смотрел, как Рем выхватывает из поясной разгрузки два фосфорных ореха. Как он бьет их друг от друга, чтобы запустить детонацию. Как два этих маленьких засушенных снаряда летят в грудь монстра. Отчего-то все это происходило так томительно медленно, что я хотел крикнуть «быстрее Рем!», но вместо этого издал только призывное бычье мычание.
Хлоп!
Шарики превратились в два испаряющихся комка лучащегося света. Они трещали, свистели и потрошили тишину на сотни крохотных клочков.
— Бежим! — вскрикнули мы почти одновременно.
Монстр топотал, стремительно теряя ориентацию и свирепея, щелканье струн не замолкало, я словно оказался в трактире «Тяжелая Громовая Лютня». Монстр метался, пытаясь не дать нам выбраться из комнаты, слепо рассекая воздух, тараня стены, поднимая удушающую бурю пыли и пепла, плотную как холодец. Дышать в ней было практически невозможно. В общем, благодаря нашему блестящему ходу стало еще опасней, чем было.
— По-моему, стало еще опасней, чем было! — крикнул сухолюд.
— Да, я тоже об это подумал! — приветливо отозвался я. — Рем, чего ты ждешь?
— А ты?
— Когда ты прошмыгнешь у него между ног!
Ну, Рема никогда не надо дважды просить проскользнуть между ног здоровенного змей-пойми-кого. Сухолюд, прикрыв глаза, сработал точно, как шар для игры в крокет.
Моя очередь, подумал я, следя за эволюциями дубины. Момент. Еще момент. Я дрогнул, набрал полную грудь пыли, посинел, и ринулся вдоль стены, почти вслепую. Согнувшись углом, я проскользнул под взвизгнувшим о стену ноздреватым железом. Я не поверил своей удаче, и, разумеется, не напрасно: чудовище резко развернулось и хлестнуло меня хвостом по голове, да так, что я на время забылся.
Я смутно ощущал вокруг себя беспорядочное движение, словно группа селян ловила разбежавшихся свиней. Что-то щекотало мне ребра, маленькие, но крепкие руки
Так я осознал истинную ненависть.
Ее продемонстрировал мне Олечуч, который, жутко рокоча под звенящие аккорды мышц чудовища, напоминал малоизученный природный феномен. Достойный того, чтобы его прогнозировали магги в своих метеорологических башенках.
Чудовищу приходилось туго. Оно не сразу оценило открывшуюся перспективу, к тому же тяжело перенесло вспышки света и шум фосфорных бомб. Кроме того, оно привыкло к беззащитному глобусу.
Олечуч правильно подстроился под брутальную манеру чудовища. Он не парировал удары, которые наносились ему сверху или под большим углом, а смещался в сторону, как подлая дубовая чурка, выпадающая из-под удара колуна. Сам он бил снизу вверх, словно поднимал высокую волну, резко, мощно, визжа и раскачиваясь.
Сначала я не мог понять, удаются ли ему удары, но потом начал машинально отплевываться от липкого, холодного и мерзкого на вкус. Оно плюхалось на меня веерными брызгами, и являлось, по-видимому, тем, что ранее плескалось внутри чудовища.
— Во, дает, — одобрительно гудело у меня над головой. — Кровищи-то, кровищи… Как на ристалищах.
Я молча искал по карманам платок. Попадались только какие-то стеклянные осколки. Я понюхал пальцы. Так и есть, раздавил флакончики с благовониями и цедами.
— Остерегись! — Рем сноровисто оттащил меня от стены. Чудовище, отчаянно размахивая оставшейся левой рукой, неуклюже понеслось туда, где я только что лежал. Ударилось о стену, скользнуло по ней дальше, и, вертясь вокруг собственной оси, грохнулось на пол. Прах столбом ударил вверх, дышать стало совсем уж невозможно, я замотал нижнюю половину лица найденным платком. От него невыносимо разило коктейлем из масел.
— Валим отсюда! — сдавленно прогундосил Рем, и потащил меня к развилке, крепко удерживая при этом за ухо. Я решил не спотыкаться и не отставать, потому что Рем сейчас вряд ли сбавил бы ход и уж точно не выпустил бы мое ухо. Ведь он был истым моим товарищем. О да-а-а, кости Первого.
Мы выскочили в коридор, и я распластался на стене, выкашливая легкие. С ненавистью выбросил платок. Меня согнуло пополам. Потом еще раз пополам.
Наконец я смог вздохнуть, и заорал как новорожденный, потому что у меня, вы не поверите, уже минут десять было разорвано в клочья левое плечо. Его толстой коркой покрывал кровавый песок.
— Плечо? — кашлянул Рем, усаживая меня на пол. Он выглядел лучше меня, сказывалась врожденная привычка дышать всякой гадостью вроде бонгора. — А ну не двигайся! Сильно болит?