Отступники
Шрифт:
Может, ну его к черту, этого Дергуна? Но ведь с ним еще и Лика. Братва в курсе этой истории, над Сантосом уже смеются – пока, правда, не в открытую, но все еще может быть впереди. Нет, он должен найти Игоря и наказать его. А Юлю Сантос поселит в своем доме. Постелит ее ковриком и будет вытирать о нее ноги.
Голова контужена, плечевой сустав раздроблен, легкое прострелено. И это, увы, не самое страшное. Пуля разворотила мошонку и снесла добрую половину члена. Смешно это или нет, но теперь Мирон знал, кто стрелял в него.
– Не знаю, кто это был, не знаю.
– Да нет, знаешь ты, Мирон, кто в тебя стрелял, знаешь, – покачал головой майор Долохов, здоровый, как бык, мужик с утиным носом и рачьими глазами.
Голос у него густой, рокочущий, гнетущий. И взгляд тяжелый и холодный, как железобетонная плита на морозе. Руоповцы взялись за него серьезно, не отвертеться от них.
– Если бы знал, не сказал, начальник. Я вор правильный, я мусорам не вкладываю, – скривился Мирон.
– Смотри, как бы ты сам в мусоре не оказался, Мирон. Ты за Тиходольском смотришь, а там беспредел. Скольких ты людей на шоссе положил? Двоих? И обоих наглухо. Это кровь, Мирон. Большая кровь. И большой шухер. А сам скольких людей потерял? Опять большая кровь. Кто там за тобой стоит? Карлос, Гармак?.. Ты у них и так под подозрением. Кого ты там залохматил? – Майор с беспощадной насмешкой смотрел ему прямо в глаза.
Мирон не выдержал взгляд, покосился в сторону.
– Мы все про тебя знаем, Мирон. И кто такой Цукат, знаем.
Мирон резко повернул к майору голову, пытливо глянул на него.
– Беспредельщик он, твой Цукат. Отморозок.
– У него это на лбу не написано.
– Не знаю, как ты с ним связался. Не знаю, простят ли его тебе твои кореша. – Долохов провел пальцами по своим ключицам, там, где лагерные авторитеты выкалывают звезды, символы воровской власти. – Цукат в девяносто втором году воровской общак в Питере дернул. Воры его гадом объявили. А ты дела с ним делал. Выходит, что ты такой же гад.
– Гонишь ты, начальник! – заколотился Мирон. – Нигде такое не проходило, что Цукат гад.
– У всех проходило, а у тебя нет. Интересно, как это ты своим объяснишь…
– Я думал, ты все знаешь, начальник. А ты не знаешь, – усмехнулся Мирон.
И Гармак использовал Цуката, и даже сам Карлос, так что к Мирону за него предъявы быть не должно. Хотя тот же Гармак знал, что Цукат беспредельщик. И знал, и предупреждал. Может, он нарочно подставлял Мирона? Но зачем ему это?
От умственного напряжения закружилась голова, во рту стало сухо, к горлу подступила тошнота. И в паху остро заныло, задергало, хотя обезболивающий укол поставили совсем недавно.
– Знаю, Мирон. Я все знаю. И то, что непонятка у тебя с Цукатом вышла, и то, что ты его людей завалил.
– Я его людей на шоссе завалил?
– Квинт у одного кличка,
Мирон отвернул голову в сторону. Снова майор его умыл. Обидно.
– Я никого не валил.
– Бедного не ты валил, а Квинт на твоей совести. Ты ему голову прострелил. На орудии убийства – твои пальчики. Это статья, Мирон… Закрывать мы тебя будем.
– Напугал ежа… – презрительно скривился Мирон.
Не хотел он возвращаться в тюрьму, но и страха перед ней не было.
– За Цуката ответить придется, – пригрозил руоповец. – И за изнасилованную девушку.
– Отвечу.
– Чем?
– Не твоя беда.
– А если мы договоримся?
– В смысле?..
– Ну, Квинта не ты убил, кто-то другой. А тебя подлечим, в Тиходольск вернем. За городом будешь смотреть.
– Вам это зачем?
– Под нашим присмотром будешь смотреть.
– Не того покупаешь, начальник. И вообще, хреново мне.
– И еще хреновей будет, – усмехнулся майор. – Вдруг лимит на обезболивающие выйдет?
– Ничего, как-нибудь… Иди, начальник, не до тебя сейчас.
Долохов поднялся, отряхнул свой чистый костюмчик. Как будто от грязи отряхнул, которая налипла от общения с Мироном.
– Ты подумай пока. Взвесь все «за» и «против». Для начала можешь сказать, кто в тебя стрелял. С этого начнешь, а дальше как по маслу…
Мирон закрыл глаза и плотно сжал губы. Ни слова он не скажет, никого не сдаст. И на ментов работать не будет.
Глава 29
Дужка замка вышла из пазов бесшумно, но дверь тихонько скрипнула. Игорь предусмотрительно отошел в сторону. Позавчера он не успел этого сделать, и Лика едва не сбила его с ног.
Вчера она тоже билась в истерике, но припадок у нее случился не сразу. Какое-то время она тихо сидела на полу, приложив лоб к сложенным на коленях рукам, а потом как вскинется. И сейчас она сидела в той же позе.
– Эй! – Ленька осторожно коснулся ее плеча.
– Уйди! – не поднимая головы, сказала Лика.
– Есть хочешь?
– Хочу. – Она подняла голову, зло, но вменяемо посмотрела на парня.
Вид у нее аховый. Волосы грязные, растрепанные, глаза воспаленные, лицо бледное, щеки впалые, губы искусанные. На лбу ссадины, щека поцарапана. Исхудала она за полторы недели, отощала, сил никаких, даже на истерику не осталось. И все равно она красивая. Не зря же Ленька голову потерял.
– А это? – Якорь провел рукой по локтевому сгибу на своей руке.
– И это хочу!.. Кто ты вообще такой? – с презрением спросила узница.
– Леня меня зовут.
– Я знаю, как тебя зовут. Я не знаю, из какого ты колхоза… А ты, козел, что здесь делаешь? – Лика с яростью посмотрела на Игоря.
Но в истерике не забилась и с кулаками на него не набросилась.
– За тобой пришел.
– Зачем?
– Вернуть тебя хочу.
– Кому? Сантосу?! – забеспокоилась она.
– А ты хочешь?
– Ну-у… Он дозу даст, – мечтательно, но неуверенно, без воодушевления сказала молодая женщина.
– И ноги о тебя вытрет. Тебе это надо?