Отступники
Шрифт:
«Доброжелатели» сразу же предрекли после этого мне множество проблем, от простого запугивания до физического устранения. Я же был сослан сюда как простой священнослужитель! — Пояснил аббат, перехватив изумленный взгляд легата.
Крепость духа это хорошая сила, но только не тогда, когда в дело вступает отточенная сталь. Моя обличительная речь больно ударила по репутации купца. Он поклялся меня убить, во что бы то ни стало.
Монастырь не мог предоставить мне убежища, как и светские власти. Город в те времена был поделен на районы, контролировавшийся
Тот день я запомнил очень хорошо. Жаркое солнце безжалостно жгло меня даже через толстую ткань сутаны. В отчаяние придумать хоть какой-то стоящий план, я забрел в припортовый район, ощущая за собой горячее дыхание погони людей изувера-купца.
Впереди маячили уже пакгаузы и длинные причалы мола бухты «Радости». Уплыть из города я не мог. В любом другом месте меня ждал арест и выдача церковным властям.
Сам не понимая почему, я вбежал на открытую террасу таверны и жестом попросил пить. Кабатчик, сжалившись над моим видом, нацедил мне целую литровую кружку ледяного пива. И дождавшись, когда я осушу ее на половину, участливо спросил: «Проблемы? Святой отец?»
Я горько усмехнулся тогда: «Отряд надежных телохранителей мне бы не помешал». И я тоскливо посмотрел в сторону группы хорошо вооруженных наемников глушивших по своему обыкновению пиво в ожидании нанимателей или контрактов на работу.
— Они вам не помогут, — кабатчика в тот час потянуло на философию. — Эти примитивные ремесленники войны не в состоянии даже немного поскрипеть серым веществом.
— Я не понял!?
— Они могут только убивать, а вам надо решить ПРОБЛЕМУ. — Последнее слово он выделил особо, незаметно скосив глаза в сторону затененного угла террасы, где в одиночестве сидел худощавый наемник.
Что мне оставалось делать? Подобрав края сутаны, чтобы не задеть запачканный смолой дощатый пол террасы из недавно выложенной свежевыструганной половой доски, я приблизился к столику и, отодвинув стул, уселся рядом с наемником.
Тот ни как не прореагировал на мое появление. И продолжал едва уловимыми движениями рук чертить на чистом листе достаточно дорогой бумаги черным углем.
Нет, он не выводил буквы, а именно хаотично дергал углем по бумаге, выводя непонятные штрихи и зигзаги.
В растерянности, как начать разговор, я вновь приложился к кружке с пивом. И тут он заговорил: «Святая церковь не одобряет публичного употребления горячительного служителями своего культа. Ибо как сказано в священных мархах — Дай волю страстям своим и заведут они тебя во бездну пагубную, приумноженную тьмой и грехопадением. Внемли разуму своему и избегай необдуманного, что вводит нас в искус и соблазн сомнений. — Стих пятый в наставлении святого Годенора».
— Вы знаете наизусть священные мархи? — Я испытал в тот момент суеверный ужас от самого факта, что какой-то голодранец наемник цитирует мне, выпускнику духовной семинарии Харага, священные
— При желании мы можем устроить даже религиозный диспут, святой отец, но несколько позже. Ваши преследователи спешат сюда со всех ног и у вас есть не более десятка вдохов и выдохов, чтобы поведать мне о своей проблеме…
— У меня нет денег! — Вскричал я, увидев, как через площадь неслись те самые псы-ищейки, нанятые убить меня.
— Это наименее сложная проблема, с которой я сталкивался. Деньги вздор — люди все! А вам, как некогда вознесенному к самым вершинам церковной власти должно быть известно это гораздо лучше меня…
Большего он ничего сказать не успел, на террасу ворвались семеро моих преследователей. На мгновение они замерли, уставившись на компанию наемников, но видя, что те, ни как не реагируют на их вторжение, осмелели и двинулись в нашу сторону.
— Я перешел дорогу купцу Гасуру и он поклялся меня убить. — Тихо сказал я, припоминая текст покаянной молитвы.
— А вот думать о смерти рановато. Наемник, наконец, отложил уголек и резво поднялся, при этом в его руках блеснули лезвия метательных ножей, а на столе чудным образом возник арбалет.
— Священник идет с нами! — главарь банды настороженно качнулся вперед, но последние шаги, разделявшие его и меня, преодолеть не решился. Два шага — убойная дистанция для метания ножа.
Дальнейшее стало для меня шоком, как и для псов Гасура. Никто из нас не увидел момента броска. Просто говоривший споткнулся и медленно осел на пол, а в правом глазе у него вдруг вырос полированный кругляш ручки метательного ножа.
— Какие еще будут мнения? — свора даже не успела испугаться, они просто не поняли, что произошло. И скопом кинулись на наемника.
Вот тогда я впервые увидел его во всей своей мрачной красоте. Это кощунственно, но тогда я понял, что убийство тоже может быть искусством. Ни одного неверного движения, никакой суеты. Только завораживающие движения, за которыми трудно уследить. Взмах двух рук и нападавших стало четверо. Затем рывок арбалета и трое оставшихся в живых наемников затормозили, словно натолкнулись на невидимую стенку.
— Вон. — Наемник положил разряженный арбалет и взялся за рукоять своего меча.
Убийцы не сговариваясь, бросились с террасы… — Аббат замолчал, подливая себе вина. А заинтригованный легат нетерпеливо спросил: «Что было дальше?»
— Дальше все было прозаично. Той же ночью Гасур и семь его приближенных были убиты. Следующей ночью смерть настигла еще трех наиболее одиозных помощников Гасура, не считая глупых телохранителей и слуг рискнувших обнажить оружие. Эти события стали первым кирпичиком в безжалостной репутации «Змея».
— Ну и что? — Легат чувствовал, что он что-то пропустил в рассказе аббата, важное и логически довершающее картину рассказа.
— Это я сохранил для себя. Тот самый рисунок. — Аббат встал. Прошелся к небольшому шкафу с витражными створками из редкого калийского стекла и подал легату небольшой холст.