Отсюда и в вечность
Шрифт:
Сержант Джадсон задержался на минуту у двери и, не посмотрев даже, вытер ли Мурдок кровь с пола, скомандовал «Вольно», а затем вышел из барака. Вздох облегчения пронесся по бараку.
Сначала осторожно, как жертвы аварии, которые сами еще не знают, получили ли они какие-нибудь повреждения или нет, потом все увереннее люди начали двигаться. Движения их были напряженными, скованными. Постепенно тишина, воцарившаяся после ухода начальства, стала нарушаться громкими голосами, в воздухе замелькали облачка дыма от табачных самокруток.
Прю стоял одиноко в стороне, в его душе кипела злоба, но он не
Прюитт молча сидел на полу около своей койки, пока не раздался сигнал о выходе на работу. Окружавшие его, видимо, чувствовали его пренебрежительное к ним отношение и не вступали с ним в разговор.
Никто из заключенных не разговаривал с пострадавшими. Впрочем, сами пострадавшие были, видимо, рады тому, что их оставили в покое. Толстяк после ухода Джадсона вдруг повалился на нары и громко зарыдал. Первый из пострадавших, которого Джадсон ударил по ноге, сразу же после ухода начальства сел на нары, разулся и долго тер больную ногу, время от времени негромко поругиваясь.
Фермер из Индианы задумчиво глядел на свою полку, как бы раздумывая, почему там не оказалось нужной тряпки.
Прюитт холодно наблюдал за всеми тремя, размышляя над тем, как сложится судьба этих людей в дальнейшем. Он твердо решил проследить за этим.
Неделю спустя толстяка назначили работать на кухне помощником повара. Еще через пару дней его перевели в первый барак, где размещались завоевавшие доверие начальства заключенные, и Прюитт его больше не видел.
Заключенный с больной ногой два дня спустя набрался смелости пойти в лазарет, и там выяснилось, что у него перелом кости на ступне. Врач, осмотрев заключенного, отправил его в тюремный госпиталь, написав в справке, что перелом явился следствием удара камнем во время работы в каменоломне. Через четыре дня этого парня вернули в барак, и в конце концов он оказался вместе с Прюиттом во втором бараке, где они крепко подружились.
Парень из Индианы весь день оставался в трансе. Его пришлось вести на работу и даже в столовую. В каменоломне ему вложили в руки кувалду, и он простоял весь день на одном месте, размахивая ею как безумный. На следующее утро он вдруг затеял драку, но его успели быстро скрутить. После этого успокоился и больше уже никому хлопот не доставлял.
Так закончилась эта история. Потом Прюитт стал свидетелем нескольких других случаев наказания заключенных, и чувство пренебрежения к товарищам по бараку начало у него постепенно исчезать. Именно это и испугало Прюитта — он стал бояться, что ему уже не захочется во второй барак. Прюитт презирал майора Томпсона и Фэтсо, презирал и боялся их. Он презирал и наказанных заключенных за то, что они безропотно позволяли над собой измываться. Он никак не мог понять происходящее, не мог понять, кто виноват во всем этом. Анджелло, тот винил армейские порядки и ненавидел службу в армии. У Прюитта этой ненависти к армии не появилось даже здесь, в тюрьме. Прюитт вспомнил, как однажды
Когда на третий день утром Анджелло выпустили из карцера, Прюитт поделился этими мыслями с ним и признался, что у него пропадает презрение к товарищам по бараку и что это его серьезно беспокоит.
— Я понимаю, — с улыбкой на израненном лице сказал Маггио. — То же самое было со мной. Я даже стал опасаться, что окажусь в числе примерных заключенных.
— Точно, — подтвердил Прюитт.
— Все это пройдет, когда ты сам окажешься пострадавшим, — убеждал друга Маггио.
— Но со мной пока ничего не случилось, если не считать первого разговора с Томпсоном.
— Я рад, что нахожусь во втором бараке, — сказал Маггио. — По крайней мере они зпают, кто я такой. И когда ты попадешь во второй барак, с тобой тоже будет полная ясность. И никаких угрызений совести у тебя не останется. Избежать наказаний здесь нельзя.
Анджелло зло улыбнулся, и на его лице отчетливо проступил новый шрам, только что полученный им в карцере. Левая бровь был рассечена, и глубокая борозда пролегла вдоль всей щеки. От этого левая бровь казалась как-то неестественно вздернутой вверх.
— Поэтому тебе, Прю, нужно побыстрее оказаться во втором бараке. Тогда ты успокоишься.
Анджелло посоветовался с Джеком Мэллоем насчет перевода Прю во второй барак, и Мэллой полностью согласился с его планом. Ои сказал, что это лучший вариант, чтобы попасть во второй барак. По его мнению, за беспорядок на полке могли наказать и даже посадить в карцер, но не обязательно перевести во второй барак. Предложенный Маггио план не мог окончиться неудачей потому, что тюремные власти строго относились к любым жалобам на питание. Это значило, что не придется повторять жалобы несколько раз, «чтобы добиться перевода. Мэллой был в этом абсолютно уверен.
— Мэллой дал мне пару хороших советов, которые помогут тебе провернуть дело, — сказал Маггио. — Во-первых, не подавай виду, что очень хочешь попасть во второй барак. Они должны считать, что для тебя побои и карцер просто рай по сравнению с переводом во второй барак.
— О, нет.
— Но главное, — продолжал Анджелло, — ни в коем случае не сопротивляйся, когда тебя будут бить. Молчи, и все.
— А почему не сопротивляться? — спросил Прю.
— Потому что они только сильнее изобьют тебя, и ты ничего не добьешься.
— Но мне не хочется, чтобы меня считали трусом.
— Тогда, конечно, ты наверняка будешь сопротивляться, хотя делать этого не следует.
— Но ведь и ты, и Бэрри всегда сопротивляетесь, — продолжал допытываться Прюитт.
Анджелло горько усмехнулся и спокойно сказал:
— Конечно. И не только мы так поступаем. Но это наша ошибка, и тебе ее повторять не нужно. Мэллой всегда нас за это ругает, и он прав, но у меня не хватает терпения, да и у Бэрри тоже.
— А может, и у меня не хватит терпения? — сказал Прюитт. Ему хотелось поскорее окончить разговоры на эту тему и перейти к делу.