Оттепель. Льдинкою растаю на губах
Шрифт:
— Что вы! — вдруг низко, разорванно вскрикнула Инга. — Кого он убил? Вы с ума все сошли!
Следователь Цанин помог милиционеру надеть на Хрусталева наручники и защелкнуть
— Подруга? — спросил он с усмешкой. — Жена? Ох, женщины, женщины! Нет вам цены!
Подталкиваемый тем же энергичным и ловким милиционером, Хрусталев, сгорбившись, пошел к машине.
— Садитесь, садитесь! — сказал ему Цанин. — Я вам объяснил: будут пробки. Быстрее!
«Ну, вот все и кончилось. Целая жизнь, — подумал он, чувствуя, как тошнота волной поднимается к самому небу. — А я-то надеялся — все впереди! Казалось, что все еще можно исправить. А дудки! Исправить нельзя ничего!»
Он понимал, что не сможет доказать, будто его не было в комнате Паршина, потому что он был там, а стены действительно тонкие, и, значит, его голос могли услышать и соседи слева, и соседи справа, и даже соседи внизу. И все они скажут, что это был он. Они пили на
— Ты спасся! — кричал он. — Прикрылся папашей! А кто-то пошел за тебя и кому-то там разворотили кишки! Что? Неправда?
Тогда он ударил его по лицу. Но вроде бы мимо. И, кажется, Паршин послал его матом. Он, значит, был жив. Потом Хрусталев допивал из бутылки, а Паршин молчал, но был жив. Он дышал и сплевывал на пол. Он громко дышал. И вдруг он сказал: «Ну, прости. Я неправ». На что Хрусталев ничего не ответил. А Паршин вдруг обнял его. Крепко обнял. Нет, он не убил его. Паршин упал. А может быть, выпрыгнул сам, как в сценарии. Приехал болван на какую-то стройку и понял, что незачем жить. Вот и все. Но он-то не Паршин! И жить ему хочется. Какой удивительный свет за окном! Сейчас бы вот камеру. Ведь еще ночь, но свет пробивается сквозь темноту, и вся темнота начинает искриться.