Отважные(изд.1961)
Шрифт:
– Когда будем на месте?
– Точно по расписанию, – с улыбкой ответил Ястребов, – хотя возможны и некоторые непредвиденные задержки...
Громов засмеялся, а Морозов вопросительно посмотрел на него, потом на Ястребова и слегка пожал плечами.
– Вот всегда так с военными, – вздохнул он, садясь перед столиком, на котором лежала карта: – без оговорок не могут. А нам, товарищ полковник, во как надо, чтобы дивизия овладела городом поскорей и, главное, как можно внезапней!..
– Почему? – спросил Ястребов и, пододвинув Громову скамейку,
Сергушкин побежал выполнять приказание. У дверей он посторонился и пропустил в блиндаж высокого командира. В белом овчинном полушубке, опоясанный широким ремнем с портупеей, с большим планшетом на боку, он казался огромным и занял собой всю ширину двери.
– А вот и наш начальник штаба. Подполковник Стремянной. Легок на помине! – сказал Ястребов. – Ну, теперь, Егор Геннадиевич, нам с тобой надо держаться, нам во что бы то ни стало брать город надо. Сам понимаешь: с нами идет партийное и советское руководство!..
– Ах, вот как! Ну, значит, постараемся, – чуть усмехнувшись, сказал Стремянной.
Он сбросил свою курчавую белую ушанку, снял толстый полушубок и от этого сразу чуть ли не вдвое уменьшился в объеме. Теперь стало видно, что это человек лет двадцати семи, двадцати восьми, очень худой, но, должно быть, сильный и выносливый. В поясе он был тонок, а в плечах широк. В каждом движении его чувствовалась уверенная четкость. «Наверное, он на лыжах хорош, – невольно думалось, глядя на него. – А может, футболист или бегун? Что-нибудь такое, во всяком случае...»
У Стремянного были белокурые, пшеничные волосы. Такие же, с золотинкой, небольшие усы вились над углами рта.
Бледное узкое лицо его трудно было даже представить себе раскрасневшимся от жары или мороза.
Когда Стремянной вошел в блиндаж, Громов заметил, что командир дивизии и начальник штаба обменялись привычно-понимающим взглядом, и подумал, что им, должно быть, хорошо работается вместе.
И в самом деле, за те нелегкие месяцы, которые Ястребов и Стремянной провели в боях (Стремянного назначили начальником штаба дивизии всего за неделю до памятного июньского сражения), они научились с одного слова понимать друг друга.
Каждый оценил в другом его способности, мужество, уменье в трудной обстановке находить верное решение.
Здороваясь с гостями, Стремянной несколько задержал руку председателя горсовета и сказал, лукаво прищурив один глаз:
– Вы, я вижу, товарищ Морозов, меня совсем не узнаете... А вот я вас сразу узнал.
– Да вы разве знакомы? – удивился Громов.
– Нет, – коротко ответил Морозов.
– Ну, это как сказать! – Стремянной засмеялся. – У вас, наверное, таких знакомых было много, а вот вы у нас один...
В глазах у Морозова появилось
– Что-то не припомню... – сказал он. – Где же мы с вами встречались?
– Да нигде, кроме как у вас в приемной. Неужто совсем забыли? А ведь я там порядком пошумел.
– Зачем же было шуметь? – наставительно, с упреком в голосе сказал Морозов. – И без шума бы все сделалось.
– Ни с шумом, ни без шума не сделалось. – Стремянной вздохнул. – Ходил я к вам, ходил, просил-просил, ругался-ругался, а вы крышу в домике, где я жил, так и не починили. Разве что теперь заявление примете? Севастьяновский переулок, два...
– Он ведь здешний уроженец, – указывая на Стремянного движением бровей, сказал Ястребов, обратившись к Громову. – Не куда-нибудь идет – домой!
– Да, верно, домой, – повторил Стремянной, и лицо его как-то сразу помрачнело. – Тут я и родился, и школу окончил, и работать начал на электростанции. Монтером... А потом, после института, сюда же вернулся – сменным инженером. Да недолго проработал – около двух лет всего. Больше не дал немец.
– А в городе кто-нибудь из ваших остался? – осторожно спросил Громов.
Стремянной покачал головой:
– Отец!.. Не знаю!
Морозов вытащил из кармана записную книжку.
– Так какой, ты говоришь, адрес у тебя? Севастьяновский, два? Перекроем тебе крышу, обязательно перекроем! Дай только в город войти. А тогда, конечно, недосмотр был... Уж ты извини, брат, недосмотр.
Громов хлопнул себя по коленям ладонями:
– Ай да Сергей Филиппыч! Как разошелся! Да ты бы сперва поглядел, цел ли дом-то. Может, и крышу ставить не на что...
Морозов поднял на него свои светло-голубые глаза.
– А ведь это верно, – сказал он задумчиво. – Ну что ж, сперва посмотрим, стоит ли дом. Если цел, крышей его накроем.
Он достал из кармана маленькую записную книжечку и что-то написал в ней бисерно-мелким, но четким почерком. Громов заглянул ему через плечо и прочел вполголоса:
– «Севастьяновский, два. Подполковник Стремянной. Если цел – покрыть железом». Побойся бога, Сергей Филиппыч! Да разве так можно писать? – Он громко расхохотался.
Ястребов и Стремянной невольно вторили ему.
Морозов слегка пожал плечами. Лицо его было совершенно невозмутимо.
– А что такое? Коротко и ясно. Даже не понимаю, что здесь смешного.
– Это потому, что у тебя чувства юмора нет.
– Нет, – спокойно согласился Морозов. – Вот и жена мне постоянно говорит: «Скучный ты человек, Сережа, юмора у тебя ни на грош». А что я ни скажу – смеется.
Все вокруг опять засмеялись.
Морозов махнул рукой:
– Смейтесь, смейтесь, я привык!
Дверь снова отворилась, и в блиндаж вошел повар – молодой парень в белом халате, надетом поверх шинели. В больших, красных от мороза руках он осторожно нес котелок, несколько алюминиевых мисок, ножи и вилки. В блиндаже сразу вкусно запахло жареным мясом, перцем и лавровым листом.