Отвечаю за возраст

Бочкова Эльвира

Жасмина розового, дабы

Мой кругозор зажать в тиски

Июней, очень настоящих,

Июней, слившихся в один, –

Без комаров, и днём гудящих

О том, что вымок весь жасмин.

* * *

Веет ветер, принёсший покой.

Рябь речная нагрета, что шифер.

Солнце светит над той же рекой:

Во владениях солнца, не выше.

Солнце знает –

по кругу! – свой путь.

Потому и земля хлебосольна.

…Будет сумрак

вползанием в грудь

Донимать, что меня не достойно.

И придёт из-за леса тоска.

Щерясь яростно лунным оскалом,

Позовёт вместе с ней поискать

Нежность

в памяти с крупным провалом.

* * *

Ах, Луна, ты почти что светило?

Лунный серп от земли далеко.

Я бы всё этой жизни простила:

Даже то, что пустила под кров.

А хотелось ещё приобщиться

К небесам, где зачаток Луны

Нарастить себя хлопотно тщиться:

Звёздной пыли амбары полны.

Соль надежд, что посеяна всеми,

Кто хотел вечной жизни:

Так в'oт –

Потихоньку развеялось семя –

Только звёздное млеко течёт.

сушь

1

Сошли снега – ни рано и ни поздно.

Грачиный говор медлен, не криклив.

Весна пришла, из глаз своих бесслёзных

Ни капли слёз на снег не уронив.

Всё сушь да сушь!.. И в сердце, и в погоде.

О половодье в чувствах – ни гугу!

…И в горле сухо, словно шёл по сходням

На пристань, а душа – на берегу.

А с берега высокого лавиной

Сползая, – тает, тает вешний снег.

…И пристани цветочек – синий, синий! –

Глядит, не прикрывая нежных век.

2

Как бы ни было больно и горько

За тебя, прозевавшего жизнь,

Я тебе доверяю настолько,

Что пора прошептать: «Оглянись!»

Оглянись! Вправе ты не услышать

Этот сердца убитого крик.

…Вниз сползает с покинутой крыши

Снег, что вешним бескрыльем велик.

* * *

Расстались… Кажется, без ссор.

Не разошлись с тобой во взглядах.

Как странно: жаждущий опор,

Ты заблудился в снегопадах!

Да, снег – едва ль тебе указ,

Хотя январский снег – спокойней:

Для летних месяцев в запас

Готовит зелье, глядя в корень.

Борясь с порывами зимы

Ещё

побуйствовать на троне,

Он вместо снежной кутерьмы

Обожествляет глубь, бездонье.

* * *

Этим солнышком погрелись все, кто мог.

Мне слезами сразу застило глаза,

Потому что едким паром от дорог

Пахло так, что открестилась бирюза

От сияющих, безоблачных небес,

От которых ей на сердце нелегко,

И впивалась, словно в морок млечных бездн,

Подмешав щепотку перца в молоко.

* * *

Где нет души тебе родной,

Там есть и воля, и свобода.

…И день – ленивый, выходной –

Царит в душе уже полгода.

Ни за кого не отвечать.

Налить в стакан одной заварки –

И можно утречко встречать,

И жить бесстрастно, без помарки.

А так ли это? Вот – тропа,

Порабощённая репьями.

Белёсы зелени цвета:

Не устоять перед дождями!

А небо, сбросивши века

Из жизни гроз, гром'oв и молний,

Как полинялое слегка, –

Хотя не тронут возраст горний.

память о лете

Сошла вода – и мне чуть легче стало.

Вода лугам обильным – тяжела.

И память ожила, застрекотала,

Как будто бы кузнечиком была

В той жизни – бесшабашной, праздной, летней,

Когда в цветах июльская трава,

И запах счастья в комнате передней

Едва ль воспринимает голова.

Над лугом память битый час кружится

И, выбрав вновь живой аэродром,

На львином зеве жаждет приземлиться,

Но, приземлясь, вся-вся утонет в нём.

он и я

Позабыла гроза

О своей молодой эйфории,

Веткам молний

Прислала о жизни безбрачной печать.

И сказала гром'aм:

«Не гремите, ну кто вы такие?!»

Да и мне приказала

О мнимости счастья молчать.

Ах, как рвал на себе

Он рубашку, борясь с духотою!

Как заплакала я:

«Нам дорогу дожди перешли!..»

Мы не ссорились, нет,

Но струились остывшей золою

Нам на головы молнии, –

Ветки их осенью жгли.

О поверившем мне

Никогда не писала ни строчки,

Оттого, что боялась за память:

Мол, образ сотрёт

Не заметного в тьме, –

Хоть рождён он в цветастой сорочке, –