Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома
Шрифт:
Впрочем, даже если б лестница не рухнула, у них не было шансов. Дверь была надежно заперта.
Мадам Зина облизывала сухие губы. В памяти ее всплывал осторожный щелчок ключа в замочной скважине.
Она всего на один оборот заперла замок.
Больше скрежетать ключом побоялась.
Ее могли услышать, закричать. И тогда план рухнул бы. А ей было нужно, чтоб разгорелось хорошо. Чтоб наверняка. Чтоб никто не выбрался.
В семье она была старшей.
Умница и красавица
Он нанимал лучших учителей, чтоб дать Зина хорошее образование.
Мать наряжала ее как куклу. Зина была не пятилетней девочкой — маленькой дамой.
Все было для нее. Весь мир вертелся вокруг нее. И не было ничего, что Зина не могла бы получить, лишь слегка покапризничав.
А потом мать вдруг изменилась.
Она стала какой-то толстой, рыхлой, отталкивающей. И все меньше времени уделяла Зина. Не бежала к ней при малейшей просьбе. И Зина все чаще слышала «детка, маме нездоровится».
Нездоровится? Разве это повод отсылать Зина с горничными и няньками?!
А потом в доме вдруг появился младенец.
Красный, вечно орущий и дрыгающий тонкими крохотными ножонками.
Мать и отец были на седьмом небе от счастья.
— Сын! — с ликованием говорил отец. — Наследник!
Зина ревновала и страдала.
Ласковая мать оставалась ласковой. Но ее внимание теперь было приковано к этому орущему комку. А с Зина вдруг начали требовать успехов в учебе!
— Ты уже взрослая, Зина, — говорил отец строго, когда нанятый учитель жаловался ему на непослушание своей подопечной. — Нужно стараться. И вести себя кротко и послушно.
Взрослая!
Зина ненавидела это слово.
Оно иссушало ее.
Оно лишало ее всего. Всех радостей, шалостей и подарков. Оно не позволяло ей капризничать и просить. «Ты взрослая» — строго говорили ей всякий раз, когда она пыталась выпросить подарок старым и верным способом. То есть, упасть на спину, кричать и топать ногами, пока не получишь желаемого.
Теперь за эту выходку можно было получить наказание.
Провести час-другой в углу.
Это все из-за младенцев! О, видит небо, это проклятые младенцы так переменили мать с отцом!
Потому что за первым младенцем появился еще один. И еще, и еще.
И все мальчики.
Отец невероятно радовался.
Он был горд своими мальчиками.
Теперь учителей и слуг Зина делила с братьями.
— Мерзкие, никчемные создания! — шептала Зина, вспоминая шумных и вечно веселых братьев.
Красивого пони? Да, разумеется! Мальчику положено уметь ездить верхом!
Прогулка по лесу с гончими собаками? Конечно!
Нет, Зина тоже ни в чем не знала отказа.
Но ее здорово злило
Даже портрет матери нарисовали в окружении ее сыновей.
Нет, Зина там тоже была. Маленькая ряженая кукла рядом с бредущей по саду женщиной.
Но сыновья были изображены в виде роз!
А Зина чем хуже?! Почему она не роза?
— Никчемные создания! На их содержание уходило много денег! Ведь так?..
Жадность и зависть сжигали ее изнутри.
Каждую ночь она рыдала, чувствовала, как пылает и корчится ее душа.
Она кусала до синяков руки, чтобы загасить лютую ненависть, что с каждым днем росла в ее душе по отношению к братьям. Но это не помогало. Никакая телесная боль не могла сравниться с тем адом, что бушевал в ее сердце…
Когда ей исполнилось шестнадцать, ее было решено отправить на воспитание к Сестрам Умиротворения.
Синяки на ее руках стало трудно скрывать под перчатками. Родители их увидели. Заметили и застарелые шрамы, говорящие о том, что укусов и ран было много.
Ну и выпытали природу их происхождения.
Вердикт был один: эгоистичная избалованность.
Зина должна была уехать к Сестрам и провести там много, много времени, вплоть до своего совершеннолетия.
Нет, конечно, это заключение могло быть и прерванным, если б Зина исправилась и очистила свое сердце от зависти.
Но Зина понимала с отчаянием, что даже притворится не сможет.
Она рыдала ночи напролет.
Она ненавидела и кляла братьев.
Ее корежило, словно больного эпилепсией.
Зло, что жило в ней, вырывалось наружу ревом и воем и уродовало ее лицо, искажая его.
И тогда Зина решила, что если она не будет жить в родном доме, то и мальчики тоже.
Они были очень дружными.
Они и ее звали играть с ней, но она никогда не соглашалась.
А в это день не позвали. Словно чуяли, что им с нею не по пути.
И тогда она заперла двери в детской и подпалила тонкую дорожку масла, что тянулась из-под дверей.
Она облила всю комнату.
Поэтому вспыхнуло дружно.
Когда хватились, в детской пылало, словно в печи.
Метались слуги, кричала мать.
А Зина слушала, вдыхала запах едкого дыма и гладила пони старшего брата…
Мать не пережила этой трагедии.
Отец замкнулся в себе и больше не говорил ни слова.
О Зина все словно позабыли, но это было и к лучшему…