Отвергнутая

Паркер Лаура

— Жду вас.

— Вы знаете, что я имею в виду.

— Конечно. Я постучал. Никто не ответил. Я вошел. В комнате никого не было. Я стал ждать.

— Я обедала внизу. Вы не должны входить в мою комнату без разрешения.

— Вы правы, — сразу же согласился он. — Я не мог бы войти, если бы вы заперли дверь, — сказал он, нахмурившись. — Вы не привыкли смотреть за собой, сеньорита, поэтому я предупреждаю вас, чтобы вы в будущем не оставляли дверь незапертой. Ваш следующий гость может оказаться не таким доброжелательным, как я.

«Слабое

утешение», — подумала Филадельфия. Он отнюдь не выглядел безобидным со своим высокомерием и претензиями. На этот раз он был одет в сюртук с бархатным воротником и атласными лацканами. Однако тщательный покрой его костюма, обративший на себя ее внимание, был явно не американский. Она заметила и другие детали, выдающие в нем иностранца. Пуговицы на его белом шелковом жилете и на сорочке были не из жемчуга, а бриллиантовые. Вместо стоячего круглого воротничка он носил белый шейный платок, закрепленный застежкой с сапфиром и бриллиантами. Контраст между белой тканью и его смуглой кожей невольно притягивал взгляд и подчеркивал его необычный профиль и гипнотические глаза. Чтобы нарушить неловкое молчание, она заметила:

— Вы любопытный человек.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Разве?

— Странный и необычный.

Он словно взвешивал ее слова, прежде чем ответить.

— Я бы предпочел, чтобы вы нашли меня привлекательным.

Она отвела глаза. Он заигрывал с ней, и Филадельфия с самого начала была в этом уверена. Гарри никогда этого не делал — он был слишком серьезен. А этот мужчина с улыбкой, преображающей все его существо, явно радовался жизни. Ну, с ней это не пройдет. Она не хочет заводить флирт, и, уж конечно, не с ним.

— Мне кажется, я спрашивала вас, зачем вы пришли.

Он жестом пригласил ее сесть.

— Я здесь, чтобы показать вам некоторые вещи, которые избавят вас от подозрений в отношении моих намерений.

— Я уже говорила, что меня не интересует ваше предложение, — ответила она. — И вообще, я не привыкла принимать незнакомых мужчин в своей квартире.

Он разочарованно посмотрел на нее.

— Неужели мы должны терять время на проявление ложной скромности? Я не намерен посягать на ваше целомудрие. — Он рассмеялся, увидев, как она чуть не задохнулась от негодования. — Вы, оказывается, активнее реагируете на оскорбления, чем на лесть, — это любопытно.

Она решила, что единственный способ избавиться от него, это выслушать его.

— У вас есть пять минут, сеньор Таварес.

Она не замечала футляров для драгоценностей, лежавших на ее кровати, пока он не взял один из них. Вернувшись к ней, он отпер замочек и открыл крышку.

Филадельфия охнула. Она в своей жизни видела много прекрасных вещей — у ее отца их было немало, — но никогда не видела такого эффектного ожерелья: тяжелые грубые золотые медальоны, украшенные чеканкой, которая показалась ей языческой. В центр каждого из них был вставлен топаз размером с ноготь ее большого пальца, но и это было не

все — с каждого медальона свешивался золотой ромб. И в центре каждого сиял крупный аметист. И с каждого ромба свешивалась золотая капля, в которую был вкраплен рубин. Филадельфия в изумлении смотрела на ожерелье.

— Ну как?

— Невероятно красиво. — Она подняла на него глаза. — Это ваше?

Он не ответил, только улыбнулся, закрыв футляр.

— Вероятно, следует показать вам еще кое-что. — Он прошел к кровати и вернулся с длинным плоским футляром. Когда он открыл футляр, Филадельфия думала, что знает, чего ожидать, но она ошиблась.

На подушечке из белого шелка лежало золотое колье в испанском стиле шириной в полтора дюйма. По всей его длине была расположена дюжина драгоценных каменьев, сверкавших, как бриллианты, цвета, похожего на яйца дрозда.

— Что это за камни?

— Голубые топазы, — ответил он и улыбнулся, когда она потрогала пальцем один из камней. — Они напоминают мне летний день, когда земля дышит жаром, солнечные лучи заставляют вас зажмуриться, а небо холодное и голубое.

— Они из ваших копей?

Он опять ничего не ответил, вынул колье из футляра и приложил к ее шее. Одобрительно кивнув, сказал:

— Да, вы предназначены для того, чтобы носить это колье.

Он застегнул замочек и поднес ручное зеркало, лежавшее поблизости.

Филадельфия посмотрелась в него. Даже при слабом освещении голубые топазы светились лазоревым огнем.

— Ожерелье прекрасно. Не могу представить себе что-либо более изысканное.

— Конечно можете, — отозвался он. — У вас есть дар делать невозможное возможным. Все, что вам нужно сделать, это вообразить.

Филадельфия повернулась к нему, ее глаза внезапно затуманились.

— Хотелось бы, чтобы это было правдой.

Выражение его лица смягчилось, но взгляд был почти непроницаем.

— А чего бы вам хотелось? Новых туалетов? Денег? Драгоценностей?

Филадельфия отвела глаза.

— Я хочу одного — доказать невиновность моего отца, — медленно произнесла она. — Но прежде я хотела бы найти способ вернуть все деньги до единого цента, в краже которых его обвиняют, чтобы, когда правда обнаружится, его кредиторы поперхнулись бы ими.

Эдуардо видел на лице Филадельфии абсолютную уверенность в невиновности ее отца и тот барьер, который, как минное поле, лежал между ними.

— А как насчет истины? Как быть, если то, что вы хотите, — ложно?

Она взглянула на него.

— Вы как-то странно воодушевляетесь насчет истины. Я подозреваю, что это потому, что сами-то не имеете дела с истиной.

Он пожал плечами и слегка отодвинулся от нее, испытывая некоторую неловкость из-за того, что он знал все о ее отце и понимал, как может ранить ее истина.

— Драгоценности подлинные.

Филадельфия сняла с шеи колье.

— Тогда я должна вернуть их вам и поблагодарить за то, что вы мне их показали.