Отверженная невеста
Шрифт:
— Вы с ним знакомы? — удивилась Елена. — Что вас может объединять?
— Давняя дуэль и шрам на его лице. Это мой автограф, — не без гордости сообщил Евгений.
— Вы дрались с Савельевым? — сдвинула брови она. — Значит, вы все знаете…
— Мы встретились с ним случайно в Васильевском остроге. Он сам все мне рассказал, и мы, естественно, дрались.
— Теперь понятно, почему вы меня не искали.
— Одну попытку я все-таки предпринял, — возразил Шувалов. — Года через три по возвращении из парижского госпиталя я съездил в Савельевку, чтобы убедиться в правдивости неприглядной исповеди Савельева. Я увидел приходскую книгу с записью о вашем венчании и остался в полной уверенности, что вы живете в Петербурге, с вашим законным супругом…
— Никогда бы этого
— Но ведь вы добровольно вступили с ним в брак?
— В порыве отчаяния, Эжен. Я была глуха, слепа и, боюсь, безумна! Никто в целом свете не хотел мне помочь в моей тяжбе с дядюшкой, а он вызвался сразу, и так решительно. Боже! — Ее лицо пугающе исказилось. — Это было еще одно, самое ужасное унижение! Когда я вспоминаю о нем, мне хочется покончить с собой!
— И все же, самого ужасного вы тогда избежали. — Шувалов не разделял пафоса своей партнерши и рассуждал спокойно. — Приходской священник не допустил гнусного оборота событий и обвенчал вас по всем правилам. И наконец, вы отомщены. Верите или нет — Савельев до сих пор хранит вам верность! Вынужденно или добровольно — вот чего я не понял, признаюсь…
— Он всегда вел себя как сумасшедший, — заключила виконтесса с каменным лицом, всем своим видом показывая, что не намерена больше говорить на эту тему.
…Другие две пары, танцующие кадриль в этом каре, вели не менее оживленную беседу. Смущенная Майтрейи старалась не смотреть в глаза своему партнеру. Дважды наткнувшись на его страстный, обжигающий взгляд, она заливалась румянцем. Борис Белозерский был в восторге от столь явного доказательства впечатления, которое он произвел на неискушенную девушку. Молодой человек ощущал себя как тяжелый больной, вдруг очнувшийся от летаргии, вдохнувший полной грудью свежий воздух, увидевший солнце. Он будто опьянел и говорил с хмельной откровенностью.
— Вы не смотрите на меня, но если б вы только знали, — твердил он сконфуженной девушке, — какое безмерное счастье можете даровать мне одним лишь взглядом! Улыбкой, нет, намеком на улыбку! Я непременно напишу ваш портрет в стихах!
— Вы пишете стихи? — заинтригованная Майтрейи решилась украдкой взглянуть на Бориса.
— Я печатаюсь в «Сыне Отечества», — не без гордости сообщил штабс-капитан.
Индийская принцесса, недавно приехавшая из Парижа, понятия не имела о том, что некогда знаменитый журнал «Сын Отечества» с появлением в нем господина Булгарина катастрофически растерял подписчиков, а печатались там произведения, рассчитанные на самый невзыскательный вкус. Сентиментальные стихи Бориса, посвященные покойной невесте, благополучно утонули в пучине подобных им посредственных романтических виршей. Увы, Лиза Ростопчина любила стихи Бориса, любя самого поэта. Увидеть его творения сквозь столь же благодатную призму не удалось еще никому.
— Ваш брат доктор, а вы поэт? Это достойно восхищения. В Европе светская молодежь обычно ничем не занята, ведет праздное, никчемное существование, — заключила девушка с видом знатока. Она и была знатоком… французских романов.
Французские романы! Сколько сорных семян посеяли вы в девственные умы и сердца, сколько путей извратили своими лживыми путеводителями! И вместе с тем, откуда же еще, из какого источника неопытная молодая девушка могла почерпнуть сведения о жизни, о любви, о том, что представляет собой мужчина, наконец? И ничего нет удивительного в том, что Майтрейи, впервые выйдя в свет, была вооружена полным арсеналом знаний, необходимых для того, чтобы покорить, увлечь молодого князя, в считаные минуты сделать его своим рабом. Он был красив, и она кокетничала с ним, потому что так предписывали романы. Но кокетничала в меру, ровно настолько, чтобы довести его до отчаяния — также следуя наставлениям романистов. Его обожание ей льстило. Она сознавала, какой блестящей парой они являются в глазах общества, и это ей льстило тоже. Будь Майтрейи воспитана в традициях своей родной семьи, для нее было бы невозможным счастливо улыбаться, кружась в объятьях одного
Каталина решила непременно попасть в одно каре с Борисом Белозерским. Для ее влиятельного кавалера не было ничего невозможного на этом балу. Когда певица изъявила желание танцевать визави индийской принцессы, разговоры о которой не умолкали вокруг, шеф жандармов вежливо попросил пару, уже занявшую это место и готовую к танцу, сменить каре. Напрасные хлопоты! Борис даже не взглянул в ее сторону, настолько он был увлечен Майтрейи. Бенкендорф же говорил о пустяках: о красотах Неаполя, о музыке. Но его болтовня вскоре перестала быть невинной. Внезапно он задал ей вопрос, которого она ждала и боялась:
— Почему вы не хотите остаться здесь и петь с Генриеттой Зонтаг в «Отелло»? В роли Ифигении вы произвели хорошее впечатление на государя и на императрицу.
— Я хотела бы продолжить гастроли со своим театром, — выдала девушка давно заготовленный ответ.
— Но ведь часть вашей труппы как раз остается в России, чтобы дать два спектакля с Зонтаг. Мне непонятен ваш каприз.
— Вы, по всей видимости, человек, далекий от театра, если называете это капризом! — дерзко ответила она.
Шеф жандармов с недавних пор не терпел подобного тона по отношению к себе.
— Хорошо, — произнес он после тяжелой паузы, — раскрою перед вами все карты. Я знаю, что ваше пение — лишь маскировка, а приехали вы в Россию с заданием, полученным от некоего господина Обольянинова. Более того, я знаю, что господин Обольянинов — ваш родной отец. А значит, выбора у вас нет.
— Что вы имеете в виду? — содрогнулась Каталина. — Почему у меня нет выбора?
— Вы с вашим драгоценным папенькой оказались в хорошенькой западне, — усмехнулся Бенкендорф. — И теперь я диктую условия игры. В скором времени вы с отцом отправитесь в Париж…
— И не подумаю, — торопливо возразила она. — Я ненавижу этот город и не собираюсь туда возвращаться.
— А вот о чем я не намерен заботиться, так это о ваших желаниях, — усмехнулся начальник Третьего отделения. — Будете делать то, что вам скажут — останетесь целы и на свободе. Иначе…
— Удивительно, как вы похожи с моим отцом: одни и те же мысли, даже те же слова! — Девушка не сводила с Бенкендорфа потускневшего взгляда, в котором читалось отчаяние затравленного зверя, красивого и слабого. — Видит Бог, отец ничего от меня не добился. Я палец о палец не ударила ради его шпионских дел. И вы ничего от меня не ждите. Я певица, а не шпионка.
— Вы певица? Значит, завтра будете петь в «Отелло».
— Нет! — твердо заявила она.
Шеф жандармов не успел ответить, потому что в это время кавалеры менялись дамами.
Каталина подчеркнуто не замечала Майтрейи, чьей руки коснулась, меняя партнера. Беседуя с Бенкендорфом, она неотступно наблюдала за противоположной парой и видела, с каким страстным выражением Борис смотрит на принцессу. Оказавшись рядом с ним, она ехидно воскликнула:
— Новость за новостью! Любовь к покойной невесте, этот нежный могильный цветок, которого я посмела коснуться, вдруг увяла?! Кажется, такой романс я тоже пела. «Ах, для кого цветут цветы на брошенных могилах?..»