Отверженный ??? Часть I
Шрифт:
– Сначала, – улыбнулся я.
Его глаза забегали, брови сошлись на переносице, мокрая челка чесала лоб и он постоянно нелепо тряс головой, чтобы её откинуть. В знак доброй воли я засунул ему в рот сигарету и поднес огонь. Он так и рассказывал, с фильтром в зубах, иногда выпуская дым уголком рта. Его хриплый голос слился с тихим шумом дождя, идеально дополняя гнетущую атмосферу.
“– Его звали Хироки Эгава, – произнес он. – Парня, которого я довел до самоубийства. Мы познакомились в младшей школе, дружили. Я даже помню, как был у него дома на дне рождения. Немного помню его маму и праздничный торт. Мы играли в приставку, часто менялись мангой и коллекционными карточками.
Я стал больше времени проводить с кузеном и его друзьями, а он… так и остался в мире из игрушек и комиксов. Его любимой мангой была “Баскетворлд Чироко”, он просто фанател от неё. Мог целыми днями перечитывать старые выпуски. Он был одержим идеей играть в баскетбол, это была мечта всей его жизни. Вот только он не отличался тягой к спорту, – щуплым был, носил очки с толстыми линзами, куда ему было в баскетбольную команду.
Все началось с малого, теперь я это понимаю. С мелких подколок, с дружеского пинка под зад, с нелепой клички. С ручки, которую взял у него и не отдал, а он смолчал. И со временем ты понимаешь, что можешь взять у него больше. Когда учитель ошибся, и назвал его фамилию неправильно, я хохотал громче всех, а потом дразнил его, хоть он и не обижался. Он просто улыбался в ответ, так… будто не понимал, что я издеваюсь. Когда мы перестали общаться, он ещё несколько раз подходил ко мне с тупыми вопросами, будто думал, что мы ещё друзья. Дурак. Я не общаюсь с задротами.
А он именно таким и был. Таким… аккуратным. Раскладывал у себя на парте тетради, доставал из пенала все ручки, писал без ошибок, красивым почерком…
И вот, как-то на математике был тест, я чувствовал, что тону, – не мог ответить ни на один вопрос в табличке. Сенсей отвернулась и я попросил Хироки дать мне списать. Он сидел за соседней партой, ему ничего не стоило обменяться со мной листками. Но он, наверное, обиделся за прошлый раз и отказал. Просто отвернулся. Я был очень зол. Тогда я и начал на него охоту.
Я был в ярости и избил его после школы. Не сильно, а так, чтобы знал, что так поступать нельзя. Но он не дрался, просто принимал удары и ныл. Если бы он бил в ответ, или хотя бы попытался дать сдачи, то не оказался бы в том положении, в котором оказался и, возможно, был сейчас жив. Но он не ответил. Поэтому он стал лохом. Мне, как и другим в классе, стало понятно, что с ним можно делать все что угодно, и ничего нам за это не будет. Ох, чего мы только не устраивали! И чем больше он терпел, тем круче становились издевательства. Мы будто проверяли его на прочность, давили и давили как на прыщ, который вот-вот лопнет.
А он терпел… Да, он терпел. Мы воровали у него вещи, раскидывая их по всему классу. Иногда прятали их в самых разных местах. Мы измазывали его мелом, выкинули его кроссовки в окно, растянули его пиджак так, что он порвался… На любое его слово реагировали так, будто он сказал глупость несусветную. Когда я вступил в бейсбольный клуб, проблем у Хироко стало больше, ведь теперь над ним издевались и ребята из других классов.
Однажды на тренировке Баку рассказал нашему семпаю о том, что мы вытворяем. Он хвастался перед ним, хвалился тем, как мы унижаем Хироко. Я думал, что нам конец. Но Сато-сан смеялся!!! Он слушал и хохотал вместе с нами, как будто это было нормально.
“Слабым не место в обществе”, – сказал он. – “Если будете слабы, я поступлю с вами так же”.
И мы почувствовали поддержку. Нас понимали, даже подначивали продолжать, поэтому мы начали давить сильнее.
Когда Хироко входил в класс, мы делали вид, что нас тошнит. На обеде мы зажимали нос, когда проходили
Он поступил в баскетбольный клуб, как и мечтал. Что же случилось? Он не стал частью команды, его презирали и там. Все знали о том, кто он такой – забитый, зажатый, вонючий задрот. Во многом потому, что Сато-сан курировал и баскетбольную секцию тоже.
Я доставал малыша Хироко как только мог. Каждый день я придумывал что-то новое! Мочил его стул, запирал в женском туалете, закидывал снежками и топил в луже, что я только не делал… И в один день, прыщ лопнул. Я засунул ему в рот половую тряпку на перемене, переступил через себя, чтобы её в руки взять. И он не выдержал, и ударил меня! Прямо по лицу! В нос попал!
Но было поздно. Все ведь понимают, – от такого позора не отмыться, не важно, чтобы он не сделал, он оставался лохом. Я вышел из себя, признаю. Избил его вместе с Баку, да так, что кулаки болели. А потом в виде наказания мы оттащили его в туалет и обоссали его. Это было омерзительно, не знаю, почему мы решили это сделать, идея сама пришла в голову. Он просто сжался под раковиной и ревел. Так и появился первый Тряпка-кун, ха. Вот же ирония.
Когда слухи дошли до Сато, он не стал нас наказывать. Он рассказал историю о том, как сам в свое время издевался над одноклассником. Он сказал нам пойти к Хироко и пригрозить ему, что дальше будет только хуже. Что он должен избавить школу от себя и смыть позор кровью. Что он должен убить себя.
Я не думал, что парень решится. Или убеждал себя в этом, не знаю. Но мы сделали то, о чем просил нас семпай.
Хироко ходил в школу ещё три дня, но уже был мертв. Я видел это по его походке и в глазах. Видел, но не понимал. Он не реагировал ни на что, не отвечал учителям, просто ходил на уроки и сидел. А через три дня, это все знают, – он повесился на баскетбольном кольце. Вот и вся гребанная история. После этого случая Сато-сан ни разу не вспоминал о Хироко и не сказал о нем ни слова. В нашем обществе эта тема стала запретной.”
Каори сделал паузу, вдохнул пару раз, будто проверяя свое состояние. Нет, снотворное не начало действовать, но ему так казалось. Будто бы голова немного кружилась, в глазах начало рябить, а дышать стало гораздо тяжелее. Он умоляюще посмотрел на меня, хотел, чтобы я дал ему таблетки, но я жестом приказал продолжать.
“– Ах да, девочка… Эта сучка сама виновата. Они все заслуживают этого, думаю, каждый мужик меня поймет. Любая девочка в классе носит эти свои банты, чулочки, расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке… Прав был Сато-сан, – они все просто мерзкие подстилки.
“Любая женщина – давалка, и никак иначе”, – вот как он говорил. Он любил рассказывать об их лживой природе, инстинктах и всякой такой ерунде. Мне эти монологи были не особо интересны, но идея нравилась. Все они пошлее и хуже нас. Мы хотя бы не засовываем трусы между булок, хе…
А Яко-чан… Я не знаю, как так получилось. Она не была уродкой, даже ничего так была, во всех местах. Занималась танцами, насколько помню. Её историю я не знаю, да и пофиг если честно. Она перешла дорогу своей однокласснице, то ли на каком-то выступлении, то ли по олимпиаде её обошла, какая разница… С ней произошло то же, что и с Хироко. Со временем она превратилась в забитую мокрую мышь. Её мне показал Баку. Стоим мы как-то раз на четвертом, в коридоре, и она идет, а на спине бумажка приклеена – “потаскуха”. Ну мы и смеялись! А потом Баку берет и плюет жвачкой ей прямо в волосы, она в крик, пытается резинку от волос отлепить, а ничего не получается… Да уж…