Отверзи ми двери
Шрифт:
– Не пойму, кто об этом знает - я или ты?
– Саша тот знает, - сказал Лев Ильич, ему все равно было...- А что у вас стряслось, если не секрет?
– спросил он Митю. "Может, еще как-то перебью ее", - решил он.
– Какой секрет - обыкновенная история... Разрешите, - Митя разливал водку. ("Его значит бутылка", отметил зачем-то Лев Ильич.) Пришли в восемь утра четверо, работали двенадцать часов - и все перетрясли, даже письма все перечитали.
– Нашли что-нибудь?
– это Костя первый раз подал голос.
– Можно сказать, ничего - так, ерунда, у всех есть, - я не маленький дома
– Странно как, - сказал Лев Ильич, - книг совсем нет, такой у людей голод на книги, а за них деньги берут, да еще хорошие.
– Потому и берут, что дают, - Митя засмеялся, - закон коммерции.
– Ну да, - смутился Лев Ильич, - я понимаю, только какая-то неловкость в этом - вы не согласны?
– на такой жажде зарабатывать деньги.
– Старый разговор, - сказала Люба, - наслушалась я споров о том, может ли врач брать деньги - безнравственно это или нет.
– Тут другое, - спешил Лев Ильич, ему и неловко было, да и не мог оставить без ответа.
– Мне рассказывали, в церкви одной, здесь в Москве, зимой, на паперти стоял мужик и громко так обращался к каждому входящему, как милостыню просил: "Хоть какую-нибудь книжку, ради Христа! Я, говорит, из Курска, все у нас сожжено, ни одного храма не осталось, ни одного слова печатного Евангельского нет - хоть что-нибудь дайте для нас!.." Как же так: милостыню просит, а у него за это деньги брать?
– Ну, знаете, - сказал Митя, - настоящие собиратели книг тратят огромные деньги, переплетают, а потом книги в цене не падают - только поднимаются, по нашим временам, это, так сказать, верное вложение капитала - сегодня пятьдесят рублей заплатишь, а через год сто получишь.
– Ах, вот как вы подходите?
– Лев Ильич совсем растерялся: человеку ночевать негде, он прячется, а я его, выходит, оскорбляю, осуждаю, своей нравственностью, видишь ли, попрекаю...
– Конечно, если к книжкам относиться как к капиталу... Но ведь у них есть и другое назначение - первое, они, так сказать, духовную жажду утоляют.
– А разве плохо, если человек, вместо того, чтоб купить себе новый шифоньер, притащит домой книгу - это ведь тоже о нем свидетельствует.
– Ну да, - с усилием бормотнул Лев Ильич, - о том, кто купит, но и том, кто продает, тоже.
– Так не он же сам цену устанавливает?
– сказала Люба с горячностью. Разговор какой-то глупый, рынок ее диктует в зависимости от потребностей. Забыли все политэкономию, мало вам, значит, вдалбливали в свое время.
– Наверно, так, - поспешно согласился Лев Ильич. Вот, настроение скачет, как у барышни, грустно ему было.
– Но не хочется, чтоб Библию продавали, наживались на ней. Тут еще одна проблема возникает...
– он все пытался как-то пробиться, нащупать почву - трудно ему всегда бывало разговаривать с новыми людьми, как по тонкому льду шел, все проваливался.
– Там, понимаете, в Писании, как раз и идет речь, чтоб не стяжать, не собирать сокровищ на земле, сказано - от мира откажись, ну и прочее. А человек, особенно я имею в виду, кто читал - а кто ж не читал Евангелия?
– за эти самые слова берет деньги. Согласитесь, странно?
– Так ведь и Библию где-то печатают: станки, набор,
– Бесплатно там раздают, - сказал Костя, - вот вам и политэкономия.
Льву Ильичу стало скучно.
– И правда, разговор у нас странный, тем более, вино давно налито. А я сегодня с утра все пью, никак не могу остановиться.
– Догадался все-таки, - Люба обожгла его глазами.
– Давайте за них - вон за тех, кому завтра... Не нам, вот в чем дело-то, а им будет плохо. Наше плохо - оно так и быть должно, а потому - нормальная жизнь. А вот там что случись прямо в море головой, благо теплое у них везде море, - она выпила и пошла из кухни и Киру вытащила за собой.
– А вы чем занимаетесь?
– спросил Лев Ильич, надо ж было говорить о чем-то.
– А я самиздатчик, - просто сказал Митя.
– То есть, я числюсь в разных местах, чтоб участковый не ходил: то сторожем устроюсь, то в булочной грузчиком, но чтоб время было свободно - и так дела много.
– Что ж, и техника существует?
– Ну, какая техника - фотоспособом да машинка - верно, ведь, жажда большая.
– Ну и как...
– не утерпел Лев Ильич, - окупается?
– Окупается, - Митя первый раз на него прямо взглянул.
– Пришли с обыском, теперь не отстанут, пока не заберут, разве уехать успею.
Вот откуда появились у нее новые нотки и слова, понял вдруг Лев Ильич: что на казенный счет ехать на восток, про Абакан...
– Не просто как все, - подумал он вслух, - одна правда, вторая, третья сколько уж я сегодня насчитал?
– вон и плутают люди меж ними, пока до своей не доберутся. А если ошибся, не за ту принял?
– А по мне тут никакой путаницы, - Митя почувствовал себя уверенней после первой рюмки.
– Все просто: что не ложь - то и правда, чего ж мудрить? Правда ведь, что мне тут дышать не дают, что миллионы людей ни за что убили, что завтра это опять может повториться - гарантий никаких, что я об этом, тем не менее, сказать громко не могу - это ли не правда?
– И истина, по-вашему, в том же?
– спросил Костя.
– Ну, я вашу терминологию, может, и не знаю, но для меня это и истина, в том смысле, что аксиома.
– Хорошо, - сказал Костя, - предположим, это аксиома. Ну, вот вы, своим способом - какой там у вас есть, будете эту правду говорить, талдычить, люди ею проникнутся, поверят вам, что-то там изменят, получите, скажем, гарантии, о которых хлопочете, и сможете уже не доморощенными средствами, а с помощью печатного станка, радио и телевидения говорить свою правду...
– А зачем ее тогда говорить?
– удивился Лев Ильич.
– То есть, она тогда и правдой перестанет быть, - все получим?
– Я это и имел в виду, - Костя не улыбнулся.
– Какая же это истина, если всего лишь привязана к сегодняшей конкретности?
– Вот вы о чем!
– обозлился вдруг Митя.
– Мне на мою жизнь моей правды хватит. Как же, изменится здесь чего, ждите, тут еще триста лет то же самое будет.
– Вот ведь как, - дотягивал свою мысль Костя, - в вашей деятельности, оказывается, и практического смысла нет никакого - не только истинного! Одно, как бы помягче сказать, сотрясение воздуха.