Ответ Империи

Измеров Олег Васильевич

"Свободу" на 25 метрах он поймал довольно легко, сузил полосу — приемный тракт легко придавил цифровые глушилки. Удивительное дело, подумал Виктор, одни придумывают, как глушить вражий голос, другие изобретают для народа все лучшие устройства, чтобы слушать его.

— Есть такой термин, — вальяжно изрекал какой-то деятель культуры из поуехавших, — мне он очень не нравится, но он очень верно характеризует воззрения людей, для которых победа в Великой Отечественной войне не просто одна из замечательных побед русского оружия, финал трагедии, и т. п., а культ. Культ почти религиозный, фанатичный, яростный. Культ, во имя которого оправдываются любые зверства что тогда, что теперь. Культ, затмивший всю тысячелетнюю историю

России, временами и уничижающий её, ради четырёхлетней не самой удачной и до предела трагичной войны. Этот термин — победобесие. Плохой термин. Но я иначе определить не могу. "Пускай сдохло пять миллионов, зато — победа!"..

"Боже, какая…", подумал Виктор и, не найдя слов, почти инстинктивно выключил "Туриста". У него было такое ощущение, словно ему подсунули дерьма на бутерброде.

"Какая, к черту, тысячелетняя история?!" — воскликнул он чуть ли не в голос. "Все, вся история, вся Россия, весь народ, все воспоминание о нем — это только в случае победы. Победи немцы — ничего бы не осталось. Никакой памяти о России с ее удачными, неудачными войнами… Все или ничего. Вся история России была лишь подготовкой к этим трагическим, но великим годам спасения человечества от нацизма; никогда раньше в истории человечества такого не было, и, надеюсь, больше никогда не будет. Россия, СССР определили путь развития мира. Неужели это не ясно? Или нет… все им ясно, они просто хотят, чтобы мы забыли об этом…"

Он встал, пошел на кухню, и попил холодной воды, чтобы успокоиться.

"Они хотят, чтобы мы забыли об этом", подумал он уже более спокойно. "Народ, который живет сознанием того, что он может пойти на любые жертвы, чтобы сохраниться, как народ — непобедим. А они и тогда хотели, и сейчас хотят сделать из нас рабов, быдло".

Виктор вдруг вспомнил, как пару месяцев назад был в одной организации, ставил бухгалтерский софт; на одном из рабочих мест комп не включался, и директор бросил доложившей сотруднице — "Будете уволены!" Было в этом какая-то бессильная злоба ничтожества, дорвавшегося до власти, которая прорывается каждый раз, когда это ничтожество сталкивается с обстоятельствами, в которых ничего не смыслит; и вот эта руководящая беспомощность, страх перед разоблачением, что директор, для проформы заезжающий в фирму утром и вечером — обыкновенный паразит, обкрадывающий персонал, и выливались в крик "Будете уволены!". Таким и надо, чтобы мы забыли о Победе; вместо Победы им нужен для народа культ вечной вины за "преступления большевиков", чтобы все чувствовали себя в долгу перед жалкими лузерами, бесстыдно продувшими за зеленым сукном истории и русско-японскую, и Первую мировую, и за полгода после Февральской революции просто развалившими великую державу. Если бы тогда, до Первой мировой, в России что-то подправить…

"А не пора ли сажать за покупку должностей в бизнесе?" — вдруг подумалось Виктору. "Ведь угробят дураки Россию, ей-богу, угробят…"

Экспериментировать с глотками свободы больше не хотелось; вернувшись в комнату, Виктор аккуратно поставил "Туриста" на стол и постелил себе на диване.

14. Цифровая западня

Вопреки ожиданиям, Виктор проснулся с необычайным ощущением бодрости. Комната была наполнена чуть прохладным воздухом, таким чистым, как будто вокруг был не микрорайон, а сосновый лес; в ванной отчетливо чувствовался йодистый запах моря и водорослей. Романовская "Алушта", по видимому, теперь действительно служила только процессу правильного пищеварения.

По первому каналу ТВ шла утренняя гимнастика с элементами аэробики для разных возрастных групп, и Виктору просто захотелось помахать руками и попрыгать вместе с девушкой на экране, почувствовать, как все тело наполняет ощущение свободы и тепла. Зарядку сменили кадры новостей о том, как страна встает вершить новые великие дела, и Владивосток уже отчитывался пройденными метрами туннеля на Сахалин.

Казалось, что понятие серых будней не существует, что все вокруг делают что-то такое, о чем потом можно будет с упоением рассказывать всю жизнь; хотелось скорее влиться в этот поток, чтобы успеть поучаствовать в сотворении мира.

Из шкафа пискнуло. Виктор вытащил из футляра "ВЭФ" — индикатор был уже на последних квадратиках. В тумбочке отыскалась зарядка — угловатый пенал с двумя шнурами, как блок питания к ноуту. На кухне запел чайник.

"Интересно, а воздух — это специально для меня? Или это комплекс такой, для здоровья населения? Даже пенсов — тут же вроде большинство пожилые? Ну да, для работающих пенсов. Нехватка трудовых резервов."

…В облисполкома на очередной сейшн на этот раз собралось десятка полтора, народ галдел, бурно что-то обсуждая, и Виктор подумал, что сейчас его засыплют вопросами. Публика была разношерстной: от мужчин за сорок в темных и серых тройках, у большей части которых из нагрудного кармана вместо платка торчали очки и авторучка, до двадцатилетних ботанов, одетых в стиле гранж и кое-как прибивших расческой полухиповые космы. Похоже, что пиплы в основном жили в науке и сегодня вырыли из шкафов то, что, по их мнению, отвечало нормам приличного общества.

Светлана перехватила его еще до дверей, в пустынном коридоре. Сегодня она выглядела в этой компании самой стильной: длинное темно-коричневое шерстяное платье в английском стиле до середины икр, белый сетчатый жакет, прическа с раскинутыми волосами а-ля София Ротару, которую дополняло крупное колье из самоцветов с монистами. От нее веяло энергией, и Виктор уже ожидал электрической искры от протянутой руки с тонкими пальцами.

— Ну как? — спросила она.

— Сто восемь.

— Шутите? Это хорошо.

— Что-то случилось? — на всякий случай поинтересовался Виктор.

— Пока ничего такого, что должно вас сейчас волновать. Приемник слушали?

— Да. Немного.

— И как?

— Разозлило.

— Понятно. После совещания с вами Веничев хочет поговорить, Степан Анатольич. Он не компьютерщик, обществовед.

— Надо что-то подготовить?

— Не надо. Вопросы, пожелания? А то у меня такое впечатление, что вы иногда стесняетесь за себя просить.

— Да нет вопросов. А, вот, кстати… нет, так, ерунда.

— Что именно?

— В коридорах народу мало. Это для меня специально?

— А почему должно быть много народа?

— Ну, с делами ходят… посетители разные.

— Сеть же есть! Зачем людей сто раз по кабинетам гонять? И потом вы же сами рассказывали про бизнес-анализ.

— Ну это понятно, но личный фактор… Народ всегда хочет вживую решать.

— Если выдерживаются правила, если каждый знает, кто что должен делать, если четко разъяснено, как, в какой последовательности решать вопрос — какой смысл бегать физически? Капать на мозги не получится — исполкомовских у нас тоже тренируют на предмет защиты от манипуляций… Да, все, пора, проходим.

— … И особенно хотелось бы отметить роль в будущем надежных и дешевых для пользователя дата-центров. Не только для советских предприятий и учреждений, но и для них, для капстран. Что значит, если их бизнесу будет выгодно хранить все свои данные, всю свою коммерческую информацию у нас? Они будут от нас зависеть, от наших серверов, коммуникаций, нашего софта на серверной стороне. Если мы будем сажать Европу на нефтяную иглу — это завязано на трубопроводы, а информационная игла — она везде, по всему шару, на нее весь мир можно посадить, пока мы идем вровень с другими странами по компам! У них сейчас эйфория, замена дорогих мейнфреймов на персоналки — а дальше выяснится, что самое дорогое для фирмы, это все-таки данные. Когда все переведено на цифру, потеря данных для фирмы — катастрофа! Особенно для крупной. Или утечка информации. Вот единственно не знаю, как сделать, чтобы к советским дата-центрам было доверие. Им же внушают, что мы враги, империя зла…