Ответ Империи
Шрифт:
Виктор проглотил внезапно появившуюся слюну.
— Сигарет нет. Могу предложить мятные леденцы, — и, заполняя наступившую паузу, добавил, — если только их дома не забыл, знаете, торопился…
— Не надо, — остановил его незнакомец, — признаться я хотел спросить немного другое: нельзя ли позвонить по вашему мобилу? Я возмещу расходы, я понимаю, что это дорого. К сожалению, мой что-то подвел, наверное, аккумулятор, я в этом не очень разбираюсь. Извините, что так, окольным путем…
— Да ничего, только трубы я не взял. Вещь дорогая, вдруг потеряю или обчистят. А возле леса
— Это точно, — ответил незнакомец и усмехнулся. — Я вижу, вы меня узнали. Вам ведь показывали мое фото?
— Фото? Я был знаком с вашим дедом. Ваш дед — Борис Галлахер, верно?
— Откуда вы знаете?
— Встречались в Вашингтоне в тридцать восьмом. Когда я ездил к президенту Лонгу, — равнодушно произнес Виктор. — А что у вас дресс-код не совпадает?
— Что? Ах, это… — и Галлахер взялся рукой за куртку, невозмутимо проглотив фразу Виктора насчет Лонга, — извините, упустил из виду. Я ведь все-таки представитель деловых кругов, а не Пирс Броснан. А вы, однако, подозрительны.
— Естественно. Кто мне даст гарантию, что это не провокация КГБ?
— Вы ждете провокацию КГБ?
— А вы не ждете? Мало ли, какие у них планы. Поймать, например, парочку иностранцев, объявить шпионами, получить награды. Тем более, после такого бэтла.
— Вас допрашивали в КГБ?
— Да. Хотя немного странно.
— Что странно? И вообще, что спрашивали?
— Все о гражданке Ласмане. Когда познакомились, при каких обстоятельствах, когда встречались, о чем говорили.
— И что вы рассказали?
— Все. Кроме самого интимного.
— Ну, значит, не все, раз вы здесь.
— Я же говорю — кроме интимного. Знаете, такое впечатление, что обо мне у них данные уже были.
— Хотите сказать, их интересовала Ласмане, а не вы?
— Да я ничего не хочу сказать, просто спрашивали о ней, взяли подписку о невыезде и больше не вызывали.
— У вас не возникало впечатления, будто покушение инсценировано?
"И этот туда же…"
— У меня каких только впечатлений не возникало. Это не могли быть ваши люди? Или конкуренты?
— Что значит "мои люди"?
— Значит, что значит. В нашей реальности в России того же киллера нанять нет проблем, были бы бабки.
— Ну, в вашей… Не беспокойтесь, ни я, ни мои компаньоны не имеют к этому никакого отношения. Но в любом случае я бы Вам не советовал задерживаться в гостеприимном Союзе.
— Советуете сматывать и побыстрей?
— Пока не раскусили. Скажите честно: вам здесь нравится?
— Скажу честно: был бы аборигеном, был бы патриотом. Для местных здесь спокойно. И даже в чем-то комфортно. Как в монастыре.
Галлахер расхохотался.
— Как в монастыре… Верно. Но вы многого не знаете. Главного. Вы не знаете, почему этой страной руководят не дураки.
— Ну и почему же?
— Это просто. Состояние постоянной угрозы.
— Что-то не чувствую.
— Ну, вам-то откуда… Вы простой советский человек, вы должны получать радость от творческих успехов и перспектив роста. Речь о верхушке этой страны. Официальную версию про сталинизм слышали?
— Да. Что-то вроде рекламного слогана. Сталин
— Вы слышали не все.
Галлахер вдруг пригнулся, достал маленький ножик, и срезал масленок в метре от Виктора.
— Вот этот вы не заметили… Берите.
— Нет, спасибо, он ваш. Прозевал, так прозевал. Лес большой.
Галлахер пожал плечами и положил гриб себе в корзину. "Чего он тянет?" — подумал Виктор. "Изучает реакцию?"
— Продолжать?
— Да, — согласился Виктор, — это интересно.
— Сталинизм — это значит держать держать элиту, номенклатуру, правящие круги, как вам больше нравится это называть, в состоянии постоянной угрозы. Угрозы контрреволюции, агрессии, колонизации — для большинства, а для меньшинства, которое, как у нас говорят, склонно к коррупции — еще и угроза репрессий. И большинство советской неосталинской элиты считает такие репрессии в отношении своего слоя благом. Как Корейко, который не хочет делиться с Бендером, но приходится. Потому что часть меньше целого.
— "Либо мы их, либо они — Союз"?
— Что вы сказали?
— Слышал в троллейбусе. Так сказать, глас народа с низов. Могут быть, могут быть… И как это меня касается?
— Не вас лично, а всех. Чтобы поддержать это состояние угрозы, бюрократической верхушке Союза нужна угроза извне. Ну, потому что в народную революцию трудно поверить. Хотя, знаете, народная революция — это технология, это иные способы ведения войны. То-есть, советским правителям нужны обострения, угроза войны, гонка вооружений в космосе, чтоб держать элиту под контролем. Немного напоминает Хрущева. Только Хрущев предложил партийным бонзам утопию: все грехи списываются на Сталина, социализм победил окончательно, никаких репрессий в верхушке. Чтобы удержаться у власти, он создал культ страха репрессий: дескать, держитесь за меня, доброго, а то… Ну и докатились до Карибского кризиса. А дальше вы уж, наверное, помните: Брежнев отказался от внешних обострений, сделал ставку на привычку, уклад. И советская верхушка, особенно новая поросль, стала загнивать.
— Это я помню. Вы подводите меня к мысли, что советские политики сейчас специально идут на конфликт с США и НАТО, чтобы почистить ряды? Несмотря на то, что они сдали своих восточноевропейских друзей?
— Но оно так и есть, — развел руками Галлахер. — Поройтесь в домолинии, в библиотеке… вы же умный человек. Но воевать со всем миром Союз не сможет. Чрезмерная милитаризация, подрыв экономики, народное недовольство, и — распад страны. Надо вам это?
— Полагаете, это неизбежно?
Галлахер вздохнул.
— Историю, Виктор Сергеевич, еще никому не удавалось обмануть. Вы слышали, что они Руцкого двигают? Нужна харизматичная фигура для военного конфликта. И что вы будете здесь?
— А что я буду там?
— Там? Там у вас есть пока хорошие шансы.
— Вот о них бы узнать и хотелось. Вам сообщили, что установочный диск накрылся?
— Да. Но с нашей стороны договор в силе. Миллионное состояние у вас будет.
— И что же такое я должен продать вместо диска? Или что выполнить?