Ответ знает только ветер
Шрифт:
Я оделся и вызвал такси. Послушав у двери Карин, я убедился, что она тихонько и равномерно похрапывает. Я вышел из квартиры, осторожно запер за собой дверь и поехал вниз на лифте.
Ветер разметал тучи. Было солнечно и прохладно.
Подъехало такси.
— В аэропорт, — сказал я.
— Наконец-то погода прояснилась! — заметил шофер.
Он очень быстро промчался по городу и выехал за его пределы. Дюссельдорф, который я так хорошо знал, вдруг показался мне совершенно чужим, словно я никогда здесь и не жил. Сердце мое пело, каждая жилочка в моем теле радостно вибрировала в ожидании встречи с Анжелой. Жизнь, заполненная работой и мучениями. Через два года пятьдесят.
Лишь на минуту у меня сжалось сердце. На память пришли те четыре фразы, которыми мы с Анжелой обменялись по телефону накануне вечером, всего четыре фразы. Они вдруг так навалились на меня, что я усилием воли заставил себя больше о них не думать.
Анжела спросила меня:
— Роберт, вы женаты?
Я ответил:
— Нет, я не женат.
— Это замечательно, — ответила Анжела.
— Да, — сказал я, — не правда ли?
Книга вторая
1
На этот раз балкон был полон встречающими и провожающими, но я сразу увидел Анжелу. Ее рыжие волосы сверкали на ярком солнце. Наверняка она меня тоже углядела, потому что вскинула вверх обе руки и стала энергично махать. Я стоял рядом с самолетом, перед автобусом, тоже махал обеими руками в ответ, а сам думал: конечно, я скажу ей правду. Я должен сказать ей правду. Но не сейчас. Позже, когда мы будем так привязаны друг к другу, что Анжела не станет рвать эти отношения, едва начавшиеся, а будет готова вместе со мной искать выход. Мне придется какое-то время ее обманывать, потому что я боюсь ее потерять. Это было бы самым страшным, что только может со мной случиться. И я действительно не буду больше курить, чтобы нога и сердце как-то выправились. Но ты ведь уже солгал ей, сказал я себе, садясь в автобус. И теперь эта ложь уже стоит между нами, отделяет нас друг от друга. Ну, хорошо, сказал я себе, ладно. Я в самом деле не осмелился рассказать Анжеле о жене после всего, что ей пришлось пережить. Она поймет меня, она все понимает, и она простит меня, думал я, пока автобус подъезжал к зданию аэропорта. И опять вокруг был разлит этот чудодейственный свет, опять стояла жара, опять сверкало море, цвели цветы, высились пальмы, смеялись люди. И я сказал себе: ты вернулся домой, наконец-то ты дома. Твой дом здесь, у Анжелы, и нигде больше.
В зале аэропорта мы помчались навстречу друг другу. Я налетал на людей, бежал дальше и наконец уже раскинул руки, чтобы обнять Анжелу, и она уже протянула ко мне руки — и тут произошло нечто странное. Нас обоих сковало какое-то непонятное смущение, руки сами собой опустились. Мы просто стояли и смотрели друг на друга.
— Анжела, — только и мог выдавить я. — Анжела.
— Да, — откликнулась она. — Да, Роберт. Я рада, что вы опять здесь. Очень рада.
— И я, — сказал я. — Я считал часы, минуты, секунды… — Она прикрыла мне рот прохладной ладонью.
— Не надо. Слова могут все разрушить.
Я поцеловал ее ладонь, она быстро отдернула руку.
И опять она сидела за рулем, а я рядом. У ее машины был откидной люк, он был открыт. Наши волосы летели по ветру. На Анжеле был голубой брючный костюм и голубые туфли. Она показалась мне во много раз красивее, чем прежде. Я просто сидел и не сводил с нее глаз, и мы ехали вдоль моря в Канны, а под зеркальцем заднего вида болтался тот потертый и уродливый медвежонок, которого я купил у девочки в ресторане «Феликс». Ослик Анжелы лежал у меня в номере. Она вела машину очень уверенно и ехала на большой скорости, так что мы не разговаривали. Только один раз Анжела сняла руку с руля и легонько
Она не повезла меня в «Мажестик».
— Куда мы едем?
— Мы приглашены к Трабо на восемь часов, — ответила Анжела. — Так что у нас еще есть время.
— Да, но куда…
— Тссс… — Она въехала в извилистые и круто взбирающиеся на гору переулки квартала Ля Калифорни, которые вывели нас на широкую, длинную и прямую как стрела улицу. Она была застроена старыми домами, ветхими и уродливыми, между которыми мелькали деревянные стенды, обклеенные плакатами, частично уже оборванными. Здесь не было баров со столиками на открытом воздухе и бисерными занавесями перед входом. Домики становились все более жалкими. Наконец, улица вывела нас в поле, сплошь покрытое красными цветами. То был не мак.
И вдруг Анжела свернула с проезжей части и въехала в совершенно одичавший большой сад. Ржавые ворота были сорваны с петель. Почва усеяна камнями. Сорняки здесь вымахали в метр высотой, между ними робко выглядывали анемоны и маргаритки. Я увидел несколько неумело вскопанных грядок. Анжела поставила машину под старыми деревьями, обступившими кучу песка. Выйдя из машины, я понял, куда мы приехали. Передо мной стояла маленькая церквушка. Построена она была в каком-то совершенно незнакомом мне стиле и выкрашена в желтый цвет. Колокольня у нее была открытая, я увидел внутри колокол. Колокольню венчала луковица лазоревого цвета с белыми звездами. А на самом верху поблескивал крест с тремя поперечинами — верхняя была короче остальных, а нижняя скошена.
— Это она, — сказала Анжела. — Это моя церковь. Я говорила вам, что рано или поздно я навещу священника, утешившего меня в ту ночь. Я сказала, что приеду сюда только, когда… — Она не договорила.
— Когда? — спросил я.
— Пошли, Роберт, — сказала Анжела. И уже зашагала к темной деревянной двери. Это и был вход в церковь. Дверь была заперта, кругом ни души. Мы застыли в нерешительности. Рядом со входом, в высокой траве, на двух деревянных стойках мы увидели доску объявлений. Их было много, но все они были написаны кириллицей, так что мы ни слова не поняли.
— Позади церкви еще какой-то домик, — сказала Анжела. — Может быть, найдем там кого-нибудь, кто скажет нам, где священник.
Домик буквально утопал в сорняках, нам пришлось с трудом пробираться сквозь высокую траву. Он совсем обветшал, почти все окошки были забиты досками. И тут дверь оказалась запертой. Мы постучались. Никакого отклика. Тогда Анжела заглянула в одно из окошек. Стекла во всех окнах были давно не мыты.
— Там кто-то есть, — сказала Анжела. — Какая-то женщина. — Она стала делать знаки этой женщине, чтобы та вышла. Теперь я тоже ее увидел, она стояла посреди кухни. Прошло довольно много времени, пока та появилась. С виду она была похожа на душевнобольную: приземистая, в каких-то немыслимых выцветших лохмотьях, с нечесаными волосами и глазами, в которых читалось безумие и страх, главным образом страх. Руки ее дрожали. Она испуганно глядела на нас, и мне стало стыдно, что мы так ее перепугали. А может, у нее всегда был такой испуганный вид.
— Мы хотели бы видеть священника, — сказала Анжела.
— А? — У женщины не было ни одного зуба.
— Мы хотели бы…
— Я не понимаю по-французски, — сказала женщина хриплым надтреснутым голосом. — Вы говорите по-русски? Или по-немецки?
— Нам нужен священник, — сказала Анжела по-немецки.
— Где он? — добавил я.
— Там, — ответила старуха и показала рукой в сторону ворот.
Из запущенного сада в этот момент как раз выезжал на мопеде молодой человек в длинной рясе и с волосами до плеч. На багажнике он вез корзину, полную овощей.