Ответ
Шрифт:
— Ну, просто распорядитесь, чтобы все это немедленно прекратили.
Игнац горько рассмеялся. — Обворожительно! Как вы себе это представляете? Думаете, ректор университета у меня на побегушках?
— Я думала, это можно, — безыскусно вымолвила Эстер.
Оплывшее лицо Игнаца вдруг покраснело. — Впрочем, если б и можно было, я все равно не сделал бы этого. Господин профессор Фаркаш вел себя по отношению ко мне совершенно недопустимо, хотя я… — Он умолк, проглотил слюну. Эстер смотрела на него с любопытством. — Что, подшутил над вами? — спросила тихо.
— Подшутил?! — Лицо государственного
Глядя на свои туфельки, Эстер тихо смеялась. — Так вам смешно?! — Игнац был возмущен. Эстер все так же смеялась, не подымая головы. — Вы это одобряете?
— Конечно!
Государственный секретарь осекся и вытаращил глаза.
— В другой раз не будете такие письма строчить! — сказала Эстер и, прежде чем Игнац успел ответить, встала с очаровательной улыбкой, кивнула ему и вышла. Сколь эфирно-легким ни было ее присутствие, отсутствие оказалось ощутимым вдвойне в этом продымленном и пропыленном кабинете, обставленном кожаной мебелью. За притворяемой дверью еще на мгновение блеснули серебристо-белокурые волосы, донесся слабый и чистый цветочный аромат, почти различимое ухом биение человеческого сердца. Государственный секретарь посмотрел ей вслед и негромко выругался.
На другой день в назначенный час продекан теологического факультета приступил к слушанию дела. Не было, однако, ни истца, слушателя философского факультета Кальмана Т. Ковача, ни обвиняемого, профессора Зенона Фаркаша. Меж тем профессор находился в здании университета, многие видели его, а вызванная на допрос свидетельница Юлия Надь даже встретилась с ним в коридоре и радостно улыбнулась ему большими черными глазами, но профессор то ли не заметил ее, то ли не узнал, на почтительное приветствие не ответил, прошел по коридору дальше, миновал кабинет, где тщетно ожидал его избранник ученого совета, и свернул на лестницу. В половине пятого в его лабораторию постучался служитель и обратил внимание профессора на быстротекущее время. Профессор, в белом халате, держал в руке пробирку и взбалтывал содержимое.
— Что вам нужно? — обрушился он на служителя.
— Господин продекан Чепреги ожидает господина профессора…
— Господин продекан Чепреги пусть убирается к чертовой матери, — спокойно проговорил профессор, вновь склоняясь над лабораторным столом. — И пусть не ждет меня понапрасну.
Так как не явился и Кальман Т. Ковач, автор жалобы, продекан начал с опроса двух вызванных и явившихся свидетелей. Первой
— Что вы можете сообщить нам по этому поводу, сударыня? — осведомился наконец продекан, длинный, сухощавый человек в очках с аскетическим лицом.
Девушка откинула голову, как будто тяжесть уложенных двойным венком кос, отсвечивавших синевато-стальным блеском, оттягивала ее назад.
— Право, не знаю, господин профессор, — проговорила она необычайно глубоким голосом, заставившим продекана удивленно поднять на нее глаза.
— Расскажите все, что вам известно, сударыня!
Девушка опустила голову. — Право, не знаю, что мне сказать вам, — повторила она.
— Бояться вам нечего, — ободрил ее продекан. — Ваше сообщение мы сохраним в тайне, и, что бы вы ни сказали, вам не грозят никакие неприятности в течение вашего обучения в университете.
— Этого я не боюсь, — отозвалась девушка, по-прежнему не подымая головы.
— Тогда в чем же дело?
Белый лоб и маленькие белые уши студентки порозовели. — Мне потому так трудно говорить, — сказала она, почтительно глядя большими черными глазами в очки продекана, — потому так трудно говорить, что я вынуждена опровергнуть обвинения Ковача, моего коллеги. В них нет ни слова правды, господин профессор.
Продекан немного помолчал.
— Постараемся понять друг друга, — сказал он. — Обвинитель начал с того, что господин профессор Фаркаш отрицает существование бога и во время коллоквиума неоднократно и в различных вариантах выразил это свое воззрение. Он утверждает далее, что профессор Фаркаш всячески старался предать религию осмеянию и, злоупотребляя своим положением профессора, запугать тех, кто придерживался или мог придерживаться иного мнения. В доказательство своих утверждений обвинитель приводит дословно некоторые заявления профессора Фаркаша. Таким образом, обвинитель, с одной стороны, высказывает личные свои впечатления и вытекающие из них суждения, с другой же стороны, приводит в подтверждение объективные доказательства.
— Понимаю, — кивнула студентка. — Очевидно, для большей ясности вы, господин профессор, разделили его обвинения на две категории — субъективную и объективную. Мне следует в том же порядке ответить относительно обеих.
— Вот именно, вот именно! — покивал головой продекан.
— У меня не сложилось впечатления, — проговорила девушка, — будто бы профессор Фаркаш пытался подвергнуть осмеянию религию. А тем более запугивать кого-либо из нас.
— По вашему мнению, господин профессор Фаркаш верит в бога?
— У меня нет мнения на этот счет, — ответила Юлия Надь. — Насколько я помню, во время коллоквиума не прозвучало ни одного заявления с его стороны, на основании которого я могла бы сделать те или иные выводы по этому поводу.
— Вы сами, очевидно, уже размышляли об этом? — спросил продекан.
— Разумеется, господин профессор.
— Взвесили все, обдумали, прежде чем пришли сюда?
Девушка молча кивнула.
— Следовательно, ваши личные наблюдения, — констатировал продекан, — в корне противоположны впечатлениям автора жалобы. Можете ли вы чем-либо подкрепить свои суждения?