Ответный темперамент
Шрифт:
– Да пообедал уже. Счет жду. Девки тут совсем мышей не ловят. Девушка! – отвернувшись от Ольги, позвал он. – Сколько тебя еще ждать?
Ольга сразу расслышала, что его тон изменился по сравнению с началом их разговора: в нем было теперь только раздражение на плохую работу официантки и желание поскорее вернуться к своим обычным заботам. Никакого трепета в нем не было точно. И она понимала, почему: Сергей не почувствовал от нее ответа, и все, что на минуту потянулось к ней у него внутри, весь его инстинктивный порыв сразу иссяк.
«Ну и хорошо», – с облегчением подумала она, а вслух
– А я только что сюда зашла.
– Я видел, – кивнул он.
– И голодная. Пообедаю.
Ей казалось, что она объясняет свои намерения на пальцах, как будто разговаривает с глухонемым. Или как будто сама глухонемая. Собственно, так оно и было: они были глухонемыми друг для друга.
Официантка наконец принесла Сергею счет, а Ольге меню. Он расплатился.
– Ну, я пошел?.. – полувопросительно сказал он, глядя на Ольгу.
Ожидание все-таки мелькнуло в его взгляде: вдруг она предложит остаться?
– Да, Сережа, иди, конечно, – кивнула она. Ей нетрудно теперь было называть его вот так, ласковым именем; она выговорила его так же легко, как выговорила бы фамилию или даже профессию. – Рада была тебя увидеть.
Вряд ли то, что она чувствовала сейчас, можно было назвать радостью. Скорее это было облегчение. Она не ошиблась, когда поняла, что дух ее здоров, и как же хорошо было в этом убедиться!
Мелькнула, правда, неприятная и постыдная мысль о том, как глупо она выглядела тогда: как скакала молодящейся козочкой, как хохотала, сидя в кабинке колеса обозрения, как старалась быть беззаботной… Мелькнула – и тут же исчезла.
«Хороший урок», – подумала Ольга.
Сергей еще смотрел на нее с ожиданием, но это длилось полминуты, не больше. Потом он встал из-за стола и пошел к двери. Она смотрела ему вслед. Она смотрела без всякого чувства, просто ждала, когда он скроется из виду, чтобы больше о нем не думать.
Но все-таки она думала о нем, конечно, думала. Слишком много он значил в ее жизни, чтобы пройти незамеченным даже теперь, когда все связанное с ним осталось в прошлом.
«Вот, значит, как, – думала она. – Вот, значит, как кратко это было. Бред, морок, ну пусть даже страсть, пусть какая-нибудь возвышенная даже страсть. Но как же кратко она, оказывается, была задумана! Она ведь с самого начала была задумана именно так, кратко, теперь-то я это понимаю».
Ольга шла к себе на Ермолаевский переулок. Солнце уже клонилось к закату, наливалось алым, плясало яркими сполохами в стеклянной стене синагоги на Большой Бронной. Мысль, пришедшая к ней, так поразила ее, что она остановилась у синагогальной ограды; охранник посмотрел на нее с подозрением.
«Ведь это все равно было бы так! – потрясенно думала Ольга. – Неважно, как мы с ним провели бы этот год. Может, мы встречались бы, может, даже каждый день бы встречались – это ничего не изменило бы. Вдруг в один день что-то переменилось бы во мне, и он стал бы мне не нужен. Или я стала бы ему не нужна. Или оба одновременно. Без всякой его вины, без моей вины – просто мы опять стали бы друг другу чужими, какими и до этого были. Но что же было бы, если бы к тому времени я…»
Она вздрогнула, представив, что разрушила бы все, что было ей дорого в жизни, что и составляло ее жизнь,
Сейчас она не чувствовала ничего, кроме опустошения; прошедший год был словно выбит из ее жизни. И если бы она провела этот год с Сергеем, то чувствовала бы теперь то же самое.
«Тогда я не понимала, зачем расстаюсь с ним. Мне казалось, я делаю что-то ужасное, я мучилась, болела. Мне казалось, я отказываюсь от любви. Но, значит, это и не было любовью, не может быть, чтобы любовь была такой короткой, такой… куцей. Бог меня уберег, не иначе».
Охранник уже шел к ней, сурово насупясь. Ольга отпустила прутья ограды, в которые, оказывается, вцепилась, и, успокаивающе кивнув охраннику, пошла дальше по Большой Бронной к Патриаршим.
Она шла по любимым своим, с рождения и даже, может быть, до рождения знакомым улицам, и сердце ее было переполнено счастьем таким родным и одновременно новым, какого она не знала прежде.
Глава 6
Избавление от морока было таким полным и всеобъемлющим, что, конечно, коснулось и ее работы. Только сейчас Ольга осознала, что все время своей изматывающей любви – вернее, того, что казалось ей любовью, – работала в институте как робот, выполняя привычные действия без какой-либо душевной отдачи и стараясь свести эти действия к минимуму.
А теперь она погрузилась в работу с удовольствием, даже с самозабвением. В молодости, только начиная преподавать, Ольга была захвачена этим так, что ее даже бессонница мучила, потому что мысли о работе, обо всех институтских делах никак не хотели проваливаться в подушку. Но она не могла и предположить, что через столько лет такая вот самозабвенность вернется снова!
– Ты знаешь, я поняла, что совершенно зря не читаю лекций. То есть читаю, но как-то по инерции. Ведь мой спецкурс уже не новый, я к нему привыкла. А тут я вдруг подумала, что хорошо бы подготовить совсем новые лекции, курса для четвертого, на семестр или даже на два… И знаешь про что? Ты не слушаешь? – наконец заметила Ольга.
Они сидели за вечерним чаем. Это было их с Андреем любимое время: заканчивались дела, и можно было просто наслаждаться спокойствием общего вечера, общностью жизни, которая в эти часы чувствовалась как-то особенно остро.
И Андрей всегда любил это время так же, как она. Но сегодня он сидел с отрешенным видом, смотрел в стенку над Ольгиной головой, и чай в его стакане остывал нетронутый.
– Слышишь, Андрюша? – повторила она.
– Да.
– Ну вот, я подумала, что это могли бы быть лекции о французской повседневной жизни. Не только о современной. Это же так интересно! И никто у нас об этом в общем-то ничего не знает. А я могла бы и тетю Марию расспросить, и маму. Помнишь, она рассказывала про горячие кирпичи, которые во Франции в постель клали?