Ответный темперамент
Шрифт:
Она скучала по дому в Тавельцеве. И запрещала себе вспоминать этот дом: не хватало у нее сердечных сил для таких воспоминаний.
Нелька уехала в Малаховку рано, первой электричкой. Таня сходила утром в Пушкинский музей на выставку Фернана Леже, а остальной день провела в неторопливых домашних заботах. Была суббота, завтра тоже предстоял выходной. Правда, надо было составить практические задания для экзаменационных билетов, но необходимость сделать это в выходные ее не угнетала. С тех пор как она стала преподавать на филфаке МГУ, работа перестала быть для нее тяжелой необходимостью, а сделалась одной только радостью. Таня с содроганием
Но теперь ее жизнь стала приемлемой, а в отношении работы даже и счастливой. Да и Нелька выросла, и хоть волнений с ней по-прежнему немало, но разве сравнить их с теми заботами, в которые Таня полностью была погружена, когда после смерти мамы Нелька осталась у нее на руках, то есть в буквальном смысле слова на руках, трехлетняя?
Квартира, в которой у них была комната, располагалась на первом этаже пятиэтажного дома из белого силикатного кирпича. Когда государство с безжалостной последовательностью отобрало у них и квартиру в Ермолаевском переулке, и дом в Тавельцеве, эта комната в рабочем районе оказалась единственным благом, которое оно решило предоставить дочерям доктора Луговского – человека с изначально подозрительной биографией, да вдобавок пропавшего без вести, да вдобавок в самом конце войны, то есть за границей, то есть фактически врага народа. Таня прекрасно понимала, что их с Нелькой судьба могла сложиться гораздо хуже, что у других, им подобных, и того нет… Но от этого восьмиметровая, расположенная почти в подвале комната с низкими потолками не становилась ни просторнее, ни сердцу милее.
Когда стемнело, Таня открыла окно. По выходным жизнь во дворе у Рогожской заставы шла обычно бурная, с драками, криками, песнями, поэтому окно, конечно, лучше было не открывать. Но вечер стоял по-летнему теплый, и в комнате было так душно, что она не выдержала. Да и безлюдно уже стало вроде бы, все-таки ночь почти, только гомонила в углу двора, на двух сдвинутых лавочках, небольшая компания.
Таня выключила свет, посидела немного у открытого окна. Доцветала сирень, и ее тяжелеющий к ночи запах напоминал про сад в Тавельцеве. Захотелось чаю – там они всегда пили такими вот летними вечерами чай, сидя на веранде. Вздохнув, Таня пошла в кухню, вскипятила чайник. Соседка спросила, помнит ли она, что в понедельник ее очередь мыть уборную. Таня ответила, что помнит.
«До странности бессмысленная у меня жизнь», – подумала она, возвращаясь с чайником в комнату.
Но чаю она выпить не успела.
Оказывается, за то время, что ее не было в комнате, компания переместилась с лавочек прямо к ней под окно. И ее гомон перешел в бурное выяснение отношений.
– Думаешь, герой, да? Много об себе понимаешь, понял? Не, ты п-нял?.. – услышала Таня. – Н-на!.. А ты п-шла, падла, пока сама не огребла! Куда?! А ну стой!
Раздался глухой звук удара, потом женский визг, потом топот убегающих ног.
Она хотела поскорее закрыть окно, но все-таки выглянула перед этим наружу.
У стены, прямо под Таниным окном, чуть не вровень с его низким карнизом, лежал человек. Он лежал скорчившись и не подавал никаких признаков жизни.
Драки происходили здесь часто, и такие вот неподвижные тела – последствия этих драк – Тане приходилось видеть не раз. Но обычно при этом присутствовали какие-нибудь
– Вы живы? – спросила Таня. – Вставайте!
В ответ раздался слабый стон. Человек при этом даже не пошевелился. Ясно было, что подняться на ноги самостоятельно он вряд ли сумеет.
«Не было печали!» – сердито подумала Таня.
Она встала коленями на подоконник, вылезла из окна во двор и присела на корточки рядом с лежащим.
– Вызвать вам врача? – спросила Таня и осторожно потрогала его за плечо.
От ее прикосновения он снова застонал и перевернулся на спину. Лицо у него было измазано землей, но все-таки понятно было, что мужчине этому лет сорок. Оставлять человека такого возраста без помощи в надежде на то, что полежит-полежит да и как-нибудь сам оклемается, было, конечно, совершенно невозможно.
В Таниной квартире телефона не было, и она уже хотела пойти к автомату на углу, чтобы вызвать «Скорую», но человек вдруг застонал еще громче, почти вскрикнул, потом наконец оперся рукой о стену и с трудом сел.
– Ну вот и хорошо, – обрадовалась Таня. – А теперь на ноги поднимайтесь. Вы где живете, далеко?
Он что-то пробормотал, но она не расслышала и поэтому наклонилась к нему пониже.
Лицо ее оказалось теперь вровень с его лицом. Знакомые глаза смотрели на Таню. Такие знакомые, что она узнала бы их, кажется, даже если бы не видела полжизни.
Собственно, она и не видела их полжизни.
– Женя… – задыхаясь, проговорила Таня. – Ведь это ты?
В его глазах плеснулось удивление.
– Ты… кто?.. – пробормотал он.
Несмотря на невыцветшую синеву, глаза у него все-таки были мутные, наверное, от удара, который свалил его на землю. А может, и пьян он был, что уж сейчас разберешь?
– Пойдем, Женя, – сказала Таня. – Обопрись на меня и вставай. Я вот здесь живу. Пойдем ко мне, в себя придешь. Может, врача все-таки вызовем. Вставай, вставай.
Вряд ли он понял, кто перед ним. Но сделал именно то, что она сказала: оперся плечами о стену, схватился за ее руку и поднялся на ноги. Он стоял покачиваясь, и казалось, что сейчас он упадет снова.
– Давай-ка лучше в окно, – сообразила Таня. – Так быстрее будет. Давай, Женя, давай, здесь невысоко.
Кое-как, с трудом, со стоном он перевалился через подоконник.
– Вот сюда садись, на стул, – сказала Таня. – Или лучше сразу на кровать. Тебе, по-моему, лечь надо.
Он слушался ее, как ребенок, даже не спрашивая, зачем должен делать то или это и кто она вообще такая, чтобы ему указывать. Таня намочила полотенце водой из чайника, обтерла ему лицо и смазала йодом ссадину под глазом.
Все-таки он был сильно пьян: от него пахло дешевым вином, и взгляд не прояснялся.
– Вот что, Женя, – сказала Таня, – завтра будем разбираться, что к чему. И врача завтра вызовем, если понадобится. Все равно пьяного в больницу не возьмут. Так что ложись-ка ты спать. Туфли снимай и ложись. Утро вечера мудренее.
Ей нелегко было произносить все эти правильные слова. Ей вообще нелегко было сейчас. Сердце у нее колотилось как безумное.
Женя с трудом, не нагибаясь, только перебирая ногами, снял туфли и сразу упал спиной на подушку. Таня хотела ему помочь, но он пробормотал: