Ответный удар
Шрифт:
— Ну, может быть, — не стал спорить Мойше. — А еще они кажутся такими крупными. — Он попытался представить себе, насколько правильно его восприятие англичан. Вполне возможно, что он так сказал потому, что в течение многих лет смотрел на людей, которые медленно — а порой и не очень — умирали от голода. — Как вкусно пахнет суп.
В его собственном сознании еда стала играть гораздо более существенную роль, чем до войны.
— Даже на карточки здесь столько всего можно купить! — ответила ему Ривка.
Шкафы в
— Где Ревен? — спросил Мойше.
— В холле, играет с близнецами Стефанопопулосов. — Ривка поморщилась. — Они не знают ни одного общего слова, но им нравится орать и швырять друг в друга разными предметами — так что они прекрасно поладили.
— Наверное, это хорошо.
Впрочем, у Мойше все-таки имелись определенные сомнения. В Польше нацисты — да и сами поляки — слишком часто повторяли, что евреи во всем от них отличаются. Здесь никому до этого не было никакого дела. В некотором смысле его пугало и такое положение вещей.
Словно стараясь развеять его тревоги, о которых он даже не пытался говорить вслух, Ривка сказала:
— Мать Дэвида позвонила сегодня утром, когда ты был в студии. Мы прекрасно поговорили.
— Хорошо, — ответил он.
Работающие телефоны — к этому тоже приходилось снова привыкать.
— Они пригласили нас завтра на ужин, — сказала Ривка. — Можем поехать на метро, она мне объяснила, как их найти.
Ее голос звучал взволнованно. Словно она собиралась на сафари. Неожиданно Мойше подумал, что жена адаптируется к новому городу и новой стране гораздо быстрее, чем он сам.
Теэрц чувствовал радостное возбуждение, когда майор Окамото вел его в лабораторию. Он знал, что его состояние является следствием того, что ниппонцы приправили имбирем его рис с сырой рыбой — чудесный привкус все еще приятно жег язык — но ему было все равно. Неважно, отчего рождается сказочное ощущение, важно, что оно возникает. Пока не выветрится действие приправы, он будет чувствовать себя полноценным самцом Расы, пилотом смертоносного воздушного корабля, а не пленником, почти таким же презренным, как ведро для нечистот, стоящее в углу камеры.
Из-за угла появился Йошо Нишина. Теэрц склонился в вежливом японском приветствии; несмотря на легкое радостное состояние после приема имбиря, он сохранил достаточно здравого смысла, чтобы не забывать, где находится.
— Konichiwa, недосягаемый господин, — проговорил он, смешивая свой и ниппонский языки.
— И тебе добрый день, Теэрц, — ответил глава ниппонской научно-исследовательской лаборатории, в которой занимались ядерным оружием. — Сегодня у нас есть для тебя кое-что новенькое.
Он говорил медленно, не только потому, что хотел, чтобы Теэрц лучше его понял — по-видимому, его мучили
— Что, недосягаемый господин? — спросил Теэрц.
Легкий шелест имбиря, слегка туманившего сознание, нашептывал, что ему должно быть все равно, но он достаточно хорошо знал ниппонцев и всегда держался настороже, хотя и находился под воздействием зелья, к которому они его приучили.
Нишина заговорил быстрее, обращаясь, скорее, к Окамото, чем к Теэрцу. Офицер ниппонец переводил:
— Мы хотим, чтобы ты проверил установку системы урановой гексафторидовой диффузии, которой мы сейчас занимаемся.
Теэрц удивился. Такие простые вещи он без проблем понимал и на ниппонском языке. Окамото приглашал переводчика, когда речь шла о более сложных физических категориях. Однако попытки понять, почему Большие Уроды ведут себя так, а не иначе, в особенности, когда голова кружится от имбиря, казались Теэрцу бессмысленными. Теэрц снова поклонился и сказал:
— Все будет сделано, недосягаемый господин. Покажите мне чертеж, который я должен оценить.
Иногда он удивлялся тому, что Большим Уродам удается строить сооружения сложнее вульгарной хижины. Без компьютеров, помогающих легко менять конфигурацию плана и видеть его под любым, необходимым тебе в данный момент углом, они создали систему, изображающую предметы в трех измерениях на бумаге, у которой всего два измерения. Иногда получалось что-то похожее на компьютерную графику. Другие картинки каким-то необъяснимым образом являлись видом сверху, спереди или сбоку. А тот, кто их создавал, удерживал в голове все три и знал, как должен выглядеть конечный результат. Разумеется, у Теэрца подобного опыта не было, и потому ему приходилось постоянно сталкиваться с чрезвычайно сложными проблемами.
Майор Окамото обнажил зубы — тосевитский жест дружелюбия. Когда ученые улыбались Теэрцу, они, как правило, делали это совершенно искренне. Однако Окамото он не доверял. Иногда слова переводчика звучали вполне мирно. А иногда он шутил или издевался над пленным. Теэрц учился все лучше и лучше понимать выражения лиц тосевитов; и потому улыбка Окамото не показалась ему особенно приятной.
— Доктор Мишина говорит не о чертежах, — заявил майор. — Мы создали прибор и с его помощью начали обрабатывать газ. Мы хотим, чтобы ты исследовал его, а не рисунки.
Теэрц был потрясен — по целому ряду причин.
— Мне казалось, вы сосредоточили все свои силы на создании элемента под номером 94 — вы называете его плутоний. Так вы мне раньше говорили.
— Мы решили произвести оба взрывчатых вещества, — ответил Окамото. — Проект с плутонием развивается успешно, но медленнее, чем мы ожидали. Мы попытались переключиться на уран гексафторид — в качестве компенсации — но тут у нас возникли проблемы. Ты посмотришь и дашь нам совет, как их устранить.