Ответственность
Шрифт:
— Ну, здравствуй, здравствуй, — сказал Бакшин, улыбаясь только глазами, так что могло показаться, будто он хотя и очень рад встрече, но не хочет этого показать. — Вот ты какой стал!
Сеня почувствовал, как что-то мягко коснулось его ног в тех местах, которые иногда называют «заподколенками», и понял, что это под него предупредительно пододвигают стул. Пришлось сесть.
— Вот он каким стал, — продолжал Бакшин, обводя смеющимся взглядом всех собравшихся. — Строитель. А собирался стать музыкантом!
— Он и сейчас прекрасно на рояле играет. — Это сказала Валя Шагова. Сеня только сейчас увидел ее, сидящую за
— Ну, что же, — проговорил Бакшин, как бы снисходя к такой невинной Сениной слабости. — Не забыл, как я тебя в строители пойти уговаривал? И, как видишь, правильно уговаривал. Вот так, — закончил он, взглянув на Валю. — Ну, а теперь, я полагаю, можно и начать. А с тобой мы потом еще обо всем поговорим, ты после совещания подожди меня, — предупредил он Сеню, хотя тот пока еще не успел рта открыть.
Все начали рассаживаться, и Сеня придвинулся поближе к столу и положил перед собой папку с бумагами. Но не успел он открыть ее, как Бакшин заговорил. Говорить он умел. Так хороший каменщик кладет стену: слово вплотную к слову, факт — к факту, скрепляя эту плотную кладку, как раствором, выводами и заключениями. Мастерская работа. Он похвалил строителей, которые работают, в общем, так, как и полагается им работать, график выполняют и не нарушают технических норм. Все в порядке. Отстает бытовой сектор, и не по своей вине…
Когда Сеня пришел в себя после неожиданного приема, он начал вникать в смысл бакшинской речи и не без удивления обнаружил, что тот почти слово в слово повторяет вступительную часть Сениного письма. Он даже не сразу это обнаружил, он только успел отметить, как все то, что говорил Бакшин, было доказательно и не встречало возражений. Сеня даже не сразу решился поверить в это свое открытие, но все его сомнения улетучились, едва он заглянул в свою папку, и, поверив, насторожился и стал ждать, когда же начнется разгром его предложений. Но так и не дождался. Это даже слегка его разочаровало. Не на борьбу похоже, а, скорей, на экзамен, к которому долго готовишься, ночей не спишь, трепещешь, а когда страшный день наконец наступил и ты бледной рукой берешь билет, то обнаруживаешь вопросы до того примитивные, что тебе становится жаль всех своих напрасных переживаний.
Но ведь еще должно быть заключение комиссии. Судя по вступлению Бакшина, комиссия полностью согласна с предложениями Емельянова?
Заключение оказалось очень коротким; усилить темпы жилищного и коммунального строительства, но так, чтобы это не отразилось на строительстве комбината. Вот и все. И спорить вроде бы не о чем, хотя бы только потому, что все оставалось по-старому. Ничего не менялось.
Здорово закручено! С одной стороны, Емельянов прав, с другой — ничего изменить невозможно. Сеня уже полностью отделался от гнетущего оцепенения. Бакшин оказался таким же, как и все, но только опытнее, старше, у него больше знаний и заслуг, в этом и все его величие! Кроме того, он умеет настоять на своем, умеет убедить силой своего несокрушимого авторитета. Но он такой же, как и все, как многие, и, значит, так же уязвим, как все.
— Можно вопрос? — спросил Сеня, когда смолкли сдержанные раскаты начальственного голоса.
— Да, конечно… — поощрительно и лениво протянул Бакшин.
Сеня встал. Ему теперь казалось, будто все сразу отодвинулось от него, ушло вдаль,
— Я не понял, как отнеслась комиссия к основному вопросу, выдвинутому в письме? — спросил Сеня.
— К какому же основному вопросу? — снисходительно спросил Бакшин, продолжая ободряюще улыбаться.
Не понимает или делает вид, что не понимает? Сейчас поймет, перестанет улыбаться…
— Упрощенно это звучит так: сначала надо создать условия для строителей, а потом уже спрашивать с них работу.
Все пришло в движение после этих слов, словно легкий ветер прокатился по красной полосе, ослабил улыбку на бакшинском лице, облегчил страдания начальника. Сеня стоя ожидал ответа. Теперь уж он не отступит. Но Бакшин знал свое дело, он спросил, не будет ли еще вопросов, и в ожидании начал о чем-то перешептываться с начальником, давая возможность участникам совещания собраться с мыслями.
Сеня опустился на свое место. Поднялась Валя Шагова:
— Райком рассматривал этот вопрос и тоже предложил руководству строительства подтянуть бытовое и коммунальное строительство. Но, как можно убедиться, сделано очень мало. Почти ничего. Я задаю тот же вопрос, что и Емельянов…
И снова Бакшин спросил: нет ли вопросов по существу? Вопросов не оказалось. Тогда, выждав с полминуты, он заговорил. Да, сказал он, нельзя не согласиться, и комиссия это отразила в своем акте, что жилищное строительство отстало не только от строительства комбината, но даже и от проектных расчетов. И в этом виновато руководство. Но ослаблять сейчас, накануне пуска первой очереди, темпы строительства промышленных объектов совершенно недопустимо. Предполагаемая продукция комбината уже вошла в общегосударственный план.
Говоря, он неодобрительно посматривал на окна. Там сквозь темную листву блестело ослепительно алое закатное солнце. Бакшин отворачивался от яростного света и даже пробовал прикрыться от него ладонью.
Заметив это, начальник нажал кнопку звонка. Бесшумно вошла секретарша, он глазами указал ей на окна, она опустила кремовые шторы до половины окон, прекратив неуместное солнечное бесчинство. Деловой сумрак разлился по кабинету, и в этом сумраке уверенно и капитально прозвучали заключительные слова, призывающие завершить строительство первой очереди комбината и досрочно выдать продукцию.
Такая речь, похожая тоже на боевой приказ, исключала всякие обсуждения и тем более споры. Так она и была задумана, как приказ и как боевой призыв. В этом ее сила, и в этом же Сеня усмотрел ее слабость. Приказы, призывы — это теперь не проходит. Теперь требуется дело, расчет. Только точность, доказательность могут воодушевлять, а этого Бакшину как раз и не хватило.
Наверное, то же самое, что и Сеня, подумали и другие, потому что после бакшинских призывов наступило какое-то легкое оцепенение. Потом раздался неясный шепот, кто-то двинул стулом, кто-то крякнул, но до сознания Бакшина еще не докатился этот первый вал — предвестник шторма, и поэтому, когда Сеня попросил слова, он поощрительно пророкотал: