Ответы: Об этике, искусстве, политике и экономике
Шрифт:
Я слышала, что ученые пытаются научить компьютер играть в шахматы. Если у них получится, не тратьте больше мозгов на эту игру. Если это возможно, это доказывает мою личную теорию по поводу шахмат: компьютеры идеально приспособлены для механической, не творческой работы [NFW 69].
Разве психоэпистемология шахматной игры не аналогична той, что используется при принятии некоторых военных или деловых решений, когда нужно учесть множество факторов и альтернатив?
Шахматист не оценивает буквально каждую возможность. Он автоматически заключает, что девяносто процентов из них можно отбросить, и рассматривает оставшиеся десять процентов. Разве вы не утверждаете, что для того, чтобы выбрать возлюбленную, нужно перебрать два миллиарда
Насколько я понимаю, чтобы стать хорошим шахматистом, нужно уметь отслеживать сотни возможностей. Полагаю, что опытный игрок автоматизирует определенные связи, но у меня никогда не было желания в этом убеждаться. Например, при выборе возлюбленной вы можете свести проблему к немногим принципиальным моментам: вам нужны достоинства или ценности А, В и С, а все остальное необязательно. Никто не оценивает каждую малость - насколько она соответствует основным достоинствам или недостаткам. Шахматы - нечто противоположное.
Бизнес подобен шахматам лишь в одном. Бизнесмен должен проанализировать множество «если», но у него есть и принципиальные моменты, составляющие иерархию: что нужно учесть в первую очередь, а какие решения являются вторичными и менее значимыми. (К слову, именно поэтому великих бизнесменов так мало.) В каком-то смысле мы все проделываем ту же мыслительную работу, когда делаем покупки. Мы не обдумываем каждую деталь, а оцениваем приблизительно, что мы можем купить и стоит ли на это тратить деньги. Но решение мы принимаем в соответствии с принципиальными критериями. Наше решение не диктуется предположением, что противник собирается предпринять против нас одно из тысячи возможных действий, которое придется отражать.
Ближе всего к шахматам, наверное, военное дело, но и там вы действуете согласно определенным принципам. А в шахматах таких критериев нет. Каждый ход - это деталь, которую вы должны рассчитать, исходя из собственных намерений и ваших догадок о том, что сделает противник. Вот этого-то гадания о действиях противника я и не приемлю. Бизнесмен не сосредоточивается только на том, что делают конкуренты. Его больше волнует, что может сделать он сам, но между делом узнает, какие угрозы или новые продукты появятся на рынке. И на кону очень серьезная ставка, как и в военном деле.
Наконец, в том, что касается сложности, шахматы не идут ни в какое сравнение с философией, которая требует распределить факты по категориям, выбрать из них базовые и затем их доказать. Вы должны это сделать. Если у вас есть убеждения, вы должны оценить все существующие системы или создать собственную, чтобы узнать, в чем состоят ваши убеждения. Но награда - жизнь, вот стимул всей этой мыслительной работы. Я не люблю шахматы не из-за сложности как таковой, а из-за того, что это никому не нужная сложность [NFW 69].
В «Открытом письме Борису Спасскому» вы утверждаете, что страсть к шахматам в определенном смысле является бегством от реальности. Можно ли сказать то же самое о профессиональных спортсменах?
Нет. Если человек становится профессиональным спортсменом, это расширяет его возможности в нужную сторону. Чемпион в беге бегает хорошо не только на стадионе. Парадокс шахмат, считающихся интеллектуальным спортом, в том, что люди, занимающиеся ими профессионально, разрушают свою способность к интеллектуальному постижению во всех прочих сферах. Нет ничего плохого, чтобы играть в шахматы ради отдыха. Но шахматные гроссмейстеры обычно мистически настроены, наивны и беспомощны в остальных сферах жизни. Они отдают свой интеллект только одному виду деятельности, которая не усиливает их интеллект в других вопросах жизни. Возьмите, например, Бобби Фишера. Я видела его по телевизору и была поражена, насколько интеллигентным он выглядит. Но это делает его поступки еще более трагичными. Такой одаренный человек не должен ездить в коммунистическую Югославию и почитать культ. Человек подобного ума не может делать этого по простоте душевной. Его поведение явно свидетельствует о бегстве от реальности [FHF 72].
Эпистемология и образование
В
Что бы вы посоветовали родителю, не желающему калечить ум ребенка?
60
Рэнд А. Возвращение примитива: Антииндустриальная революция.
– М.: Альпина Паблишер, 2011.
Лучшее противоядие - это образование по системе Монтессори, которую я упомянула в статье «Компрачикос». Система Монтессори предназначена в первую очередь для детского сада. Соответственно, она закладывает правильную базу, что обезопасит дальнейшее развитие ребенка и сделает его невосприимчивым к негативному воздействию. И даже если вы отправите его в самую плохую из нынешних средних школ, он, может, и не будет там счастлив, но благодаря обучению по Монтессори она ему и не навредит. Кроме собственных трудов Марии Монтессори я бы советовала прочесть «Домашнее обучение по Монтессори» (Teaching Montessori in the Home) Элизабет Хэйнсток, где даются практические советы родителям, как начать развивать ребенка по методу Монтессори и помочь ему в дальнейшем, когда он пойдет в школу.
Я понимаю, почему группы родителей, практикующие систему Монтессори, стали открывать средние школы на основе этого метода. Это движение могло бы стать самым значительным и обнадеживающим явлением в нашей стране. В движении к Монтессори-педагогике замечательно то, что оно совершенно стихийно и исходит из масс. Группы родителей организуют школы для своих детей, потому что их ужасает то, чему детей учат в «прогрессивных» детских садах. За этим движением не стоит никакого корыстного интереса. Оно возникло и распространяется само по себе, принося замечательные плоды. Хотя не все школы по Монтессори внушают полное доверие. Некоторые имеют смешанный характер или пытаются сочетать разнородные системы. Но и в них ваш ребенок узнает на сегодняшний день больше, чем в какой бы то ни было другой школе [FHF 71].
Нужно ли объяснять маленькому ребенку, который ходит в Монтессори-сад, какое значение имеет мышление? Поможет ли это ему избежать трудностей, которые ждут его в средней школе?
Нет. Ребенку шести лет или младше невозможно объяснить, что значит думать и почему это так важно. Когда ребенок идет в школу и начинает получать начальное образование, он еще слишком мал, чтобы это понять. Ему, безусловно, рано знакомиться с этой теорией, поскольку для этого нужен весьма высокий уровень понятийного мышления. Объяснять теорию можно не раньше, чем он станет подростком. Если ребенок отличается очень ранним развитием и сам поднимает этот вопрос, можете познакомить его с некоторыми принципами. Но не этим занимается Мария Монтессори. Она делает нечто гораздо более важное: учит детей методу мышления - тому, что я называю психоэпистемологией. Ее система намеренно направлена на развитие способности ребенка к понятийному мышлению. Это гениальное достижение. Она пишет, что стремится научить ребенка не конкретным идеям, а методу, необходимому для постижения идей, - стремится упорядочить ум ребенка, чтобы в мире он не чувствовал себя чужаком. Она стремится выработать в ребенке способность управлять процессом познания - работать с концепциями, - именно это уничтожает «прогрессивное» образование. Нет никаких гарантий, что у ребенка будут правильные мысли. Правильный метод мышления - это защита, которую система Монтессори дает ребенку, что позволяет ему противостоять тому, что с детьми делают в школе. При определенном содействии ребенка - поскольку ничто не происходит автоматически - у него появится неплохой шанс понимать все правильно, ведь он учится обращаться сначала с объектами перцепции, а затем и с концепциями. Именно это и разрушают компрачикос [FHF 71].