Отыгрывать эльфа не просто
Шрифт:
— Так вот, для нашей цели блокирования перемещений вражеских войск самыми злейшими врагами являются, по моему мнению, ремонтники. Вот поэтому вторую мину мы поставим метрах в четырехстах от первой и настроим прибор кратности на взрыв от второго проходящего поезда. Как тебе мои рассуждения?
Вынырнувшая из-под рельса голова капитана с припорошенной песком шевелюрой имела очень странный вид, на лице одновременно было написано выражение крайнего удивления и восхищения.
— Блин, Ссешес, снимаю шляпу. С такой стороны подойти к этой задаче — я до такого даже не додумался.
Капитан принялся с наслаждением вытряхивать из шевелюры землю. И при этом, зараза, углядел меня, с интересом прислушивающегося к беседе.
— Юра, мать твою! Ты где обязан сидеть? Кто должен за окрестностями наблюдать? Вот вернемся, наряд на кухне тебе гарантирован.
Настроение у меня тут же упало и, ругая себя за излишнее любопытство, я принялся с усердием вглядываться в обе стороны лесного коридора, в котором находилась насыпь. Но внезапно раздался голос Ссешеса:
—
Ну не знаю, о чем они там потом говорили, так как перешли на шепот, да и я уже далековато отошел, но легче на душе у меня не стало. Наряд вне очереди — это знакомо, а вот что командир может придумать — черт его знает. Ну да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест.
15.07.1941
Ссешес Риллинтар
Электрохимические замедлители — это такая приятная вещь, такая приятная, блин, я даже не знаю, с чем сравнить. Вроде маленький бакелитовый грибочек с отвинчивающейся пробкой, ну что там может быть интересного — ан нет! Маленькая батарейка, подпружиненный ударник, кусочек проволоки и ампула с кислотой. О, забыл самое важное — резистор!
И все это в сумме обеспечивает замедление замыкания контактов на срок от двенадцати часов до двадцати суток. Электрический ток, проходя через ограничивающий резистор, растворяет в кислоте медную проволочку, которая удерживает ударник. И как только она порвется, освободившись, он либо замыкает контакты, либо накалывает капсюль детонатора, в другом варианте исполнения. Вчера, перед выходом, капитан устроил мне ликбез по этим самым химическим замедлителям, детонаторам, батарейкам и взрывчатке. Ничего нового, конечно, я не узнал, но зато послушал интересную лекцию. Даже в конце сунул свои пять копеек по поводу изготовления самодельного прибора кратности. Оказалось — чего проще, берем все тот же химический замедлитель, отвинчиваем крышку и на держатели сопротивления кладем хороший такой гвоздь. Правда, вершина технологии? Секрет в том, что гвоздь покрыт тонким слоем парафина и поэтому не замыкает контакты. А как только над миной пройдет первый поезд, рельс осядет и вставит гвоздь на место штатного сопротивления, одновременно сняв с него импровизированную изоляцию. А с учетом того, что сопротивление двухмиллиметрового гвоздя стремится к бесконечно малой величине, переделанный таким образом электрохимический замедлитель сработает буквально через двадцать — тридцать минут, приведя мину в боевое положение. Между прочим, своей идеей по улучшению этого устройства я очень сильно удивил капитана. Еще чуть-чуть — и спалился бы. Но удалось отмазаться рассуждениями о том, что с электрическим током мой народ знаком уже очень много лет и в связи с наличием магии не особенно придает ему значение. В довесок описал устройство древнеегипетской батарейки из кувшина, железного стержня, медной пластины и энного количества уксуса. Вроде поверил. Ну так к чему это я? А, вспомнил. Бежим мы, значит, по лесу в сторону Оранчицы. Правда, странное название? А за спиной в железнодорожной насыпи спят два подарка, любовно прикопанные, присыпанные песочком и гравием. Ну и для эстетического наслаждения и передачи привета немецким кинологам — парочка кустиков полыни. Через десять часов они как раз немного подвянут, ну а после того, как под ними сдетонирует пять килограммов тола, взлетят в воздух красивым погребальным веночком… Вообще-то странное ощущение — почти как в детстве, когда учительнице на стул канцелярскую кнопку положил. Впрочем, думаю, возможностей впасть в детство у меня будет еще предостаточно. Это увлечение взрывчаткой осталось с еще человеческих времен, и ощущения при ее использовании тоже оттуда. Впрочем, если разбираться, темноэльфийские части моей психики тоже не лежат мертвым грузом, взять хотя бы сегодняшние воспоминания — когда бежали по лесу, мне так мозги переклинило, как еще никогда ранее. Померещилось, что бегу в составе тройки дроу, на полном серьезе принялся раздавать команды жестами. Да и капитан с Юркой хороши: в некоторых словах темноэльфийского боевого языка жестов разобрались и поддерживали мою уверенность почти четыре часа. И если бы не эта косуля, так бы до самого утра считал, что рядом дроу. Хотя и в этом есть свои положительные стороны — восприятие этих людей как моего отряда прогрессирует.
Почти под самое утро вышли к этой самой железнодорожной станции. Скажу я вам, давно не видел такого захолустья — домик путевого обходчика, пара сараев непонятного назначения, водокачка для питания паровозов, маленький огородик, угольный сарай — кстати, совсем покосившийся. И мощные заросли кустов и травы вокруг. Судя по всему, со дня начала войны в руки косу тут не брал никто. Небольшой деревянный рассохшийся перрон и целых четыре охранника, с сонным видом прохаживающихся по этому творению инженерного гения. Из систем освещения в наличии целых три керосиновых железнодорожных фонаря в жестяных корпусах, с окошками, забранными стеклом. Атмосфера запустения и сна буквально витала над этим местом. Побродив вокруг примерно полчаса и убедившись в отсутствии собак, что, кстати, было странно, решили отойти поглубже в лес и посовещаться. После того как мы остановились, Юра буквально размахался руками и начал, захлебываясь от восторга, доказывать, что это замечательный случай, при таком количестве немцев мы их обязательно должны убить. С отеческой улыбкой мы с капитаном посмотрели
— Рядовой Железко, смирно!
Вот чем хороша армия — рефлексы вбивает в подкорку, чуть ли не до уровня безусловных. Моментально вытянувшийся во фрунт Юра вынужденно прекратил свои рассуждения и, самое главное, больше не размахивал руками.
— Так, рядовой, вы нам объясните, чего мы добьемся, уничтожив этих немцев?
— Ну как же, товарищ капитан, ведь это же враги!
— Тогда подумай своей головой, вот мы буквально пару часов назад что делали?
— По лесу шли. А что?
— Кхм… Допустим. А потом?
— Ну, мины устанавливали.
Тут в процесс издевательства над излишне импульсивным рядовым включился и я:
— А как ты думаешь, если сейчас перерезать весь этот пост и взорвать стрелки, немцы пути проверять не пойдут? На предмет заложенных мин и взрывчатки?
— Ну а как же, вообще вот так и оставить? Пусть живут?
Капитан положил руку Юре на плечо и сказал:
— Не беспокойся, сюда мы придем попозже, обязательно придем.
В эту же секунду рефреном прозвучал мой голос:
— И живые позавидуют мертвым…
А на обратном пути мы обнаружили «рояль в кустах». Такой маленький, компактный рояль, притулившийся под кронами густых елей на маленькой овальной полянке. Рояль марки «У-2». Сперва, увидев торчащее из подлеска крыло, я даже не остановился и без интереса последовал далее. Просто, как ни странно, вымотался за эту ночь порядочно. И под утро меня начало клонить ко сну. Даже нет, не так, мне просто стало абсолютно безразлично, что творится вокруг. И поэтому я даже не подумал, что в самолете может быть что-нибудь ценное. Но матерный возглас капитана, раздавшийся за спиной, быстро вернул меня в окружающую действительность. Я другим взглядом обвел лесную поляну, перепаханную следами приземлившегося самолета, по-другому посмотрел на срубленные пропеллером сосенки и орешник. Судя по всему, летчик сажал машину из-за состояния полной безысходности. Просто на эту поляну мог сесть только явный самоубийца. Подойдя к машине, в свете разгорающегося утра мы увидели следующую картину: под еловым шатром стоял, чуть наклонившись, «У-2». Почти целый, если не считать нескольких пулевых отверстий в кабине и немного разлохмаченного попаданиями хвостового оперения. Сунувший в кабину нос Юра прошептал, что внутри кровь. Почему-то на этой поляне была такая атмосфера, что громко говорить казалось просто невозможным. Поднявшаяся густая трава, оплетающая шасси самолета, медленно покрывалась капельками росы от тонкой прослойки тумана, лижущего голенища наших сапог. Внимательно осмотрев кабину и прилегающие заросли, мы все же обнаружили пилота. Обрывки формы, изгрызенная портупея и планшетка дополнялись несколькими ребрами и буреющим в траве черепом с ошметками сгнившего мяса. Также была обнаружена простреленная кобура с искореженным ТТ. Ни сапог, ни крупных костей ног обнаружить не удалось — все же вокруг лес и тут слишком многие хотят есть. Судя по всему, раненый летчик тянул до аэродрома, сколько мог, и лишь потом сел на вынужденную. Заглянув в кабину и примерно сопоставив по пулевым отверстиям треки от пуль, я с большим почтением бросил взгляд на череп пилота. Суметь с такими ранами посадить самолет — этот человек обладал просто чудовищной силой воли. Он не только посадил своего воздушного коня, но и вылез из кабины, попытался дойти до своих. Тут, похоже, его и остановил поцелуй jalil Elghinn. Все остальное довершили лесные звери и теплая летняя погода.
Пока я занимался разглядыванием самолета, капитан по-шустрому осмотрел планшетку и извлеченные из нее документы. В некоторых местах они, конечно, были забрызганы кровью и поэтому немного попахивали сладковатым запахом разложения, но прочитать их было можно. Что капитан и сделал:
— Лейтенант Молчанов. Двадцать четыре года. Тридцать третий ИАП. Аэродром базирования — Пружаны. Совсем немного парень не долетел. Где-то километров пятьдесят не дотянул.
— Это и есть ваши летающие устройства? Если правильно помню, Сергей их еще самолетами называл?
— Да, это связной биплан из тридцать третьего истребительного авиаполка. Наверное, в первые дни войны был подбит и сел вот тут. Парня жалко — совсем молодой, надеюсь, долго не мучился.
— Ладно, ты, капитан, лучше скажи, как у вас обычно похоронный обряд происходит. Судя по количеству крови в этом самолете, парень сажал его только на силе воли и злости. Настоящий воин. Такой достоин хорошего посмертия и правильного погребения.
Поиски костей, разбросанных по поляне, выкапывание неглубокой могилы у корней дерева и прощание с отважным летчиком много времени не заняли. Уже через сорок минут мы, как муравьи, ползали по самолету. Агрегат оказался почти целым и, самое главное, с неповрежденными двигателями, почти полными баками. Видно, парня подловили на взлете, и поэтому много топлива он сжечь не успел. Скорее всего, картина того воздушного боя выглядела следующим образом: по взлетевшему с аэродрома У-2 отработала пара немецких истребителей и погналась за ним. Но, удалившись от катавасии над аэродромом, скорее всего, получили приказ не связываться с одиночным, выходящим из боя самолетом, тем более таким, и прикрыть свои штурмовики, разносящие в клочья аэродром русских. А молодой парень, выплевывая заполняющую легкие кровь на приборную панель, из последних сил искал на земле площадку, способную принять его воздушного коня. Он до последнего спасал — нет, не себя, спасал свой самолет.