Отзвуки прошлого
Шрифт:
Лене Вадим Петрович преподнес семь розовых роз на длинных стеблях в кружевном целлофане. Второй букет в ее взрослой жизни. Первый подарил Боря. А бабушка удостоилась огромного круглого торта под прозрачной крышкой. Стало ясно, что без чаепития не обойтись.
Разместились все в кухне. Бабушка, как ни странно, не стала делать исключение для гостя и накрывать в комнате, впрочем, на стол все же была постелена праздничная скатерть и выставлен парадный чайный сервиз. Вадима Петровича усадили на почетное место, то есть на самое свободное за столом. С одного боку от него, возле холодильника, села бабушка,
Вскоре торт был разрезан, горячий ароматный чай разлит по изящным фарфоровым чашкам, нужно было о чем-то говорить. Не весь же вечер обсуждать, что торт оказался на удивление вкусным, а погода для начала мая на редкость теплой.
– Я ведь в Москве по делам. В воскресенье после банкета улетаю, – начал Вадим Петрович.
Сегодня на нем был двубортный темно-синий костюм, бледно-серая рубашка и однотонный серебристо-серый галстук. Принарядился по такому случаю. Лена тоже решила не ударить в грязь лицом. Пусть не думает, что они нищие. Она надела голубое платье с узкими рукавами три четверти и с открытым круглым вырезом. Гость же не в курсе, что она это платье сама сшила. На ногах у Лены были черные лодочки. Они ей слегка жали, колодка была неудобная, но потерпеть пару часов можно.
– Да, знаем, – ответила бабушка, неспешно отхлебнув из чашки. – Наслышаны, что вы большими делами у себя в области заправляете.
– Приходится. Как-никак, почти пятнадцать лет в этих краях. Вначале вторым секретарем обкома был. Только первым назначили – перестройка началась. С партийной работой я распрощался, как только стена Берлинская рухнула, занялся бизнесом. Жаловаться, конечно, грех, дела идут успешно, но как-то приелось все. В последнее время я все чаще подумываю, а не вернуться ли мне обратно в политику? – сказал Вадим Петрович и взглянул по очереди сначала на Лену, потом на бабушку, словно советуясь с ними: – Через два года у нас как раз выборы, возможно, я успею раскрутиться к этому времени и тогда выставлю свою кандидатуру в губернаторы края. Думаю, в столице найдется кому меня поддержать.
– Что ж, губернаторы дело хорошее, но хлопотное, о людях думать придется, разъезжать много, дома редко бывать. Семья-то возражать не станет? – поинтересовалась бабушка, прищурившись, и Лена навострила ушки.
– А некому возражать, – признался Вадим Петрович с горькой усмешкой. – С женой мы уже больше одиннадцати лет как в разводе.
– А дети как же?
– Детей у меня нет. – Вадим Петрович пристально посмотрел на Ксению Матвеевну. – Я живу один. В общем, сам себе семья.
Лена нахмурилась. Чего, спрашивается, бабушка прицепилась к человеку: жена, дети? Видит же, что ему неприятна эта тема. Лучше бы поговорили о том, откуда Вадим Петрович маму так хорошо знал. Сердито взглянув на бабушку, Лена принялась подливать Вадиму Петровичу чай.
– Спасибо, – поблагодарил он с рассеянной улыбкой и, взяв чашку за тоненькую ручку, неловко оттопырил мизинец.
«Надо же, такой же кривой мизинец, как у меня, а мама утверждала, что это моя изюминка…»
– Что? – Лена моргнула.
Неужели она высказала свою мысль вслух? Кажется, так оно и есть, потому что Вадим Петрович буквально впился глазами в ее руку.
И секунды не прошло, как две руки легли
– Бывают же такие совпадения! – Лена хмыкнула и недоверчиво покачала головой.
– Да, совпадения бывают всякие, – загадочно, с волнующей хрипотцой, отозвался гость. – Но это, кажется, не тот случай.
– Вадим Петрович! – обрела голос бабушка.
– Погодите, Ксения Матвеевна, – мягко и в то же время решительно прервал ее Вадим Петрович, глядя на Лену, которая вдруг почувствовала, как по спине пробежал холодок, и почему-то убрала руку под стол: – Видишь ли, Лена, кривой мизинец – это как бы фамильная черта семейства Драгомиловых. У нас в роду почти у всех такие мизинцы, за редким исключением. Ты понимаешь, что это может означать? – В глазах гостя появился мягкий свет.
– Что?
– Что ты моя дочь.
У Лены вырвался глупый нервный смешок. Ну допустим! Она готова признаться, что ей и самой в голову лезло всякое насчет мамы и Вадима Петровича. Но чтобы такое? Полный бред!
– Да нет! – сказала она и тряхнула головой, как бы проясняя мысли. Голова и в самом деле стала лучше соображать, и Лена сказала более уверенно: – Вы что-то путаете, Вадим Петрович. Мало ли кривых мизинцев на свете. И потом, моего папу звали Сергей. У меня и отчество Сергеевна. В паспорте так и написано – Серова Елена Сергеевна. А у Катьки в свидетельстве о рождении – Серова Екатерина Сергеевна. Верно, ба?
Но едва взглянув на бабушку, Лена сразу поняла, что ее вопрос совершенно излишен. Круглое, всегда румяное лицо Ксении Матвеевны побледнело. Губы скорбно поджались, морщинки стали резче, и сама она как-то сразу постарела. И потом, она избегала смотреть на Лену, будто чувствовала себя виноватой. Но когда бабушка заговорила, в ее голосе не было ни сожаления, ни огорчения, одно только признание неотвратимости случившегося.
– Верно-то верно, Алена. По паспорту ты – Серова Елена Сергеевна. Только Сергей Валерьянович – твой приемный отец, а Вадим Петрович настоящий, по крови.
В голове у Лены промелькнуло: «Похоже, весь мир сошел с ума и я вместе с ним». А потом нахлынули эмоции. Сердце забилось так гулко, что ей показалось, что она оглохла. Но Лена все слышала, каждое слово, хотя они и проникали в ее сознание с трудом.
– …Отчество Сергеевна тебе от деда досталось. Мама в метрику так и записала, когда ты родилась. За Сергея-то она замуж вышла, когда тебе два с половиной годика исполнилось. Он тебя сразу же удочерил. Ты, конечно, этого не помнишь. Мала еще была…
Бабушка продолжала рассказывать, а Лена в это время никак не могла заставить себя сосредоточиться. Ее захлестывали чувства.
Выходит, этот человек, на лице которого застыло это мучительное, чуть смущенное выражение, ее настоящий отец! Выходит, мама и он… были близки настолько, что на свет появилась она, Лена!… Вспомнилось, как мама любила повторять, что она желанный ребенок. Тогда Лена смеялась: конечно, желанный, и Катька желанная, раз папа и мама любят друг друга. Однако теперь это признание обрело особый, глубокий смысл.