Оулд и садо-мазо

Художник, лет 50–60.

Жена художника, лет 50–55.

Вася, бандит, лет 30–40.

Настя, жена Васи, лет 30–35.

Элина, лет 25–35.

Комната. Художник, скорчившись, сидит перед

мольбертом, что-то малюет. Откидывается назад, смотрит на картину, думает.

Художник. Без пяти минут шедевр. Совершенно точно вам говорю. Только чего-то не хватает. Маленькой какой-то ерунды, фигульки не хватает – и будет шедевр.

Входит жена. Ходит по комнате, убирается, стирает тряпкой пыль.

Жена. Опять всюду напачкал, старый хрен, намазал своей краской, не отмоешь теперь.

Художник (не обращая внимания). Еще бы маленькую фигульку – и все. Только чего не хватает? Вот в этом и есть мастерство – понять, чего не хватает. Какую фитюльку еще сунуть, чтобы был шедевр? (Задумывается). Хотя кто сказал, что надо шедевр? Может, лучше какую-нибудь дрянь сконстролить? Тогда точно деньги заплатят.

Жена. Что ты там бормочешь?

Художник. Я говорю, сейчас закончу, продадим шедевр за валюту.

Жена. Ты хоть раз видел ее, валюту эту? Твой шедевр и за рубль никому не нужен…

Художник. Не для средних умов. Потомки меня поймут.

Жена. Потомки поймут, а мы уже помрем. Нашел бы лучше работу какую-нибудь.

Художник. Мне работать нельзя. Я художник.

Жена. А художники что – не работают?

Художник. У нас никто не работает. Почему же художники должны?

Жена. Еда вся кончилась.

Художник. И хорошо. Крыс меньше будет. И тараканов. Вчера один мне на голову прыгнул. Чуть не убил, зараза. Ну, ничего, я на него потом тоже прыгнул. Так что мы квиты теперь.

Она ворчит про себя, протирает мебель тряпкой. Распаляется.

Жена. Художник, художник… Не художник ты, а говно.

Художник. Где говно?

Жена. Ты говно!

Художник (после паузы). Ты, дура, не понимаешь высокого искусства.

Жена. Кто дура? Я дура? Это, значит, я дура? Ну, повтори еще раз! Скажи, что я дура!

Художник. Повторяю. А ты запиши. Ты дура, не ценишь своего счастья…

Жена. Ах ты…!

Берет готовые картины и с размаху по очереди надевает их на голову художника.

Жена. Вот тебе – дура! Вот тебе! Вот тебе!

Плачет.

Продолжительная пауза.

Художник. Ну, и что ты этим доказала? (Снимая с себя картины). Настоящее искусство бессмертно. Его так просто не уничтожишь, нет. (Берет скотч, начинает заклеивать картины).

Жена бормочет что-то про себя, утирает слезы, продолжает уборку.

Жена. Рисует, рисует. Хоть бы раз портрет жены родной написал.

Художник. Кому он нужен, твой портрет? Ты на себя посмотри! Ты что – королева красоты? Кто такой портрет купит?

Жена. Что сразу покупать? Мне нужен. Кормлю тебя, пою – хоть бы слово благодарности услышать.

Художник. Ну, что ж… Я тебе благодарен, конечно.

Жена (машет рукой). Да уж не надо! Муж художник – и ни одного портрета не нарисовал. Стыд и срам.

Художник. Ты не понимаешь… Ты же старая. У тебя внешность неликвидная.

Жена. Какая есть… (Не выдержав.) На себя вон лучше посмотри. На черта похож. Тебе шестьдесят лет, а выглядишь на все сто.

Художник (смотрит в зеркало). Чем недовольна? Нормальный советский пенсионер. К тому же в автобусе место уступают. Пионеры. Шустрые такие, так и вертятся между ног.

Жена. Что? Какие сейчас пионеры? Ты в автобусе-то когда последний раз ездил?

Художник. Что ж… Недавно ездил. Не вспомню только, когда. (Подумав.) Или, может, все-таки не уступают? Да-а… Какая же тогда польза от старости, если даже место не уступают?

Жена. Альбина с первого этажа себе любовника взяла.

Художник. Альбина? Так она же дряхлая! Ты ей передай, что ей не любовников, ей уже помирать пора.

Жена. Это тебе помирать пора. А она с любовником еще жизни порадуется. Ему 60 лет, а он по дому голый ходит. Вот это я понимаю, мужчина!

Художник. Маньяк!

Жена. Каждый день по три раза ее любит.

Художник. Извращенец!

Жена. Кавалер! Не тебе чета…

Художник снимает брюки, остается в длиннейших семейных трусах, марширует в них по комнате.

Художник. Ну, угодил?

Жена. Не срамись, оденься! Глядеть на тебя тошно.

Художник. Тогда не провоцируй. Я художник. А где ты видела художника без штанов?

Жена. Везде. Художники твои – все сплошь голь перекатная. Кроме Глазунова и Шилова.