Овация сенатору
Шрифт:
Старейшина Остиллий не пожалел шпилек в его адрес, а коллеги наблюдали за ним с жадностью проголодавшихся обжор, которые откармливают гуся инжиром и предвкушают, как вскоре с удовольствием увидят его хорошо поджаренным, на блюде.
— Прибыл какой-то варвар, мой господин. Я счёл необходимым оставить его ждать в служебном атриуме, — обратился к хозяину Парис, который в том, что касается сословных предрассудков, мог переплюнуть аристократов самого старинного рода.
Публий Аврелий поспешил на служебную половину, с нетерпением ожидая встречи с Агенором,
Увидев его теперь, он едва не открыл рот от изумления. Человек, сидевший на кафедре [49] из ивовых прутьев, был довольно тучным — было ясно, что ему давно уже чужды физические нагрузки. Крупные руки он сложил на объёмистом животе, который не могла скрыть даже хорошего кроя туника, а лицо светилось спокойствием довольного собой и своими делами человека.
Аврелий рассматривал его с порога, силясь найти знакомые черты. Но вместо пышной гривы, некогда спадавшей на плечи, увидел отличную греческую стрижку, волосы были аккуратно зачёсаны кверху, чтобы скрыть намечавшуюся лысину. Никто никогда не узнал бы в нём дикого германца. Его скорее можно было принять за какого-нибудь италийского торговца или преуспевающего ремесленника из Нарбонской Галлии…
49
Cathedra (лат.) — стул со спинкой и подлокотниками.
— Хозяин, наконец-то мы увиделись!. — в волнении воскликнул гость, вскакивая и выдавая своё происхождение лишь горловым говором, от которого ему так и не удалось полностью избавиться.
— Агенор, неужели это ты! О Геракл, я ожидал увидеть раба-варвара!
— А встречаешь, напротив, цивилизованного вольноотпущенника! — радостно рассмеялся Агенор. — Сколько времени прошло, а? Ты не представляешь, какие чудеса могут сотворить двадцать лет воли и горстка сестерциев! Что скажешь о моём латинском языке? Неплохо для дикаря, не правда ли? А мои дети учат ещё и греческий!
— Сколько их у тебя? — спросил Аврелий.
— Восемь, мой господин, и все они — римские граждане!
— Когда-нибудь, Агенор, ты объяснишь мне, как всё это тебе удалось! — воскликнул патриций, не желая слишком углубляться в тему, понимая, что существует немного законных способов, чтобы военнопленный мог достигнуть такого благополучия.
— Это легко объяснить! — пожелал сразу же ответить германец. — Цизальпийская Галлия, как ты знаешь, производит много вина. Но там всё же немало людей, которым по душе наш старинный кельтский напиток…
— Неужели ты занялся производством цервезии? — с восторгом воскликнул патриций.
Тебе она нравится? А я думал, что римляне находят её ужасной!
— По-моему, нет ничего лучше, чтобы утолить жажду… Но, увы, мои запасы закончились, и понадобится
— Если тебе понравится моя цервезия, я позабочусь о поставках, хозяин! Как только вернусь в Верону, отправлю тебе сколько пожелаешь кувшинов! А для начала я привёз немного на пробу, — сказал Агенор, протягивая сенатору запечатанную амфору.
— Великолепно, отправим её сейчас же в ледник, чтобы охладить как следует, — обрадовался Аврелий. — Прими мои самые горячие поздравления, Агенор!
— Это твоя заслуга, мой господин! Если бы ты в своё время не сделал меня своим рабом, то я и сегодня сидел бы в тевтонском лесу и укрывался звериной шкурой с вонючей шерстью. К счастью, эти времена давно прошли.
— Пойдём, вспомним былое и отведаем твоей цервезии! — ответил патриций, приглашая вольноотпущенника в главный триклиний на глазах у изумлённого Париса.
Несмотря на многообещающее начало, Агенор всё же оказался не таким полезным, как ожидал Аврелий. Он всеми силами старался показать, каким настоящим римлянином может стать германец, сумевший полностью забыть свою предыдущую жизнь. А вот сражение своего племени с Одиннадцатым легионом осталось в его памяти лишь смутным вспоминанием.
— Не знаю, что и сказать тебе, мой господин. Наши вожди были уверены, что римляне отойдут без боя… А когда надежды на это рухнули, было решено атаковать.
— Среди ваших воинов был кто-нибудь, кто мог пробить стрелой палатку и убить полководца?
— Возможно, сын вождя нашей деревни — наглый хвастун, всегда кичившийся своим умением стрелять из лука.
— Предположим на минутку, что ты запомнил, как он выстрелил из лука… — подсказал Аврелий.
— К сожалению, я не видел этого, — ответил Агенор.
— Жаль, потому что в противном случае ты мог бы оказать мне немалую услугу, — вздохнул сенатор, надеясь, что германец поймёт намёк.
— И она будет щедро вознаграждена, — неожиданно произнёс Кастор, который до сих пор молча присутствовал при встрече.
А, так ты хочешь сказать… — просиял варвар. — Ну, если вспомнить как следует, то, конечно, я всё видел! Тот парень был умелым лучником, пускал стрелы, как Одиссей в женихов на пиру у Пенелопы. Знаешь, я ведь читал «Одиссею» — всю от первой строки до последней!
— Молодец. Скажи-ка мне, а есть ли кто-нибудь, кто мог бы опровергнуть твои слова? —озаботился секретарь.
— Никого. Все давно мертвы! «воскликнул Агенор и подмигнул. — Хорошо, хозяин, когда и где следует это засвидетельствовать? Я буду очень убедителен, вот увидишь…
Нет, Валерий не попадётся на эту удочку, рассудил патриций. Чтобы заставить сына Квинта Цепи-она отказаться от своих намерений, нужен совсем другой свидетель, а не германский пленный сомнительной честности…
— Между нами говоря, хозяин, ты ведь сам прикончил этого типа, не так ли? — спросил Агенор, подтолкнув его локтём. — И правильно сделал — предатель не заслуживает ничего другого!