Овация сенатору
Шрифт:
Трясясь в своём паланкине, который бегом несли нубийцы, Публий Аврелий спешил к дому Токула, надеясь, что Иппаркий вскоре догонит его. По пути он не переставал размышлять над этим необычным случаем: супружеская неверность, за которой маячила мрачная тень женоубийства.
И в самом деле — беременность девушки совпадала с коликой, которая заставила Феликса опасаться, будто его отравили. Аврелий не думал, что это случайное совпадение: одно дело мужчине закрыть один глаз на домашний грешок, и совсем другое — растить плод супружеской измены.
Странная судьба у этих братьев: Феликс, любимец Фортуны, растерял все блага, какие ему подарила судьба, а упрямый Токул тем временем старательно собирал их. Сначала состояние, потом сенаторское достоинство и, наконец, жену.
И вот теперь Бальбина, терзаемая схватками, велела срочно позвать Аврелия…
Едва перешагнув порог дома, патриций сразу понял, что наступил критический момент: женщины плакали, рабы метались, не зная, что делать, а акушерки старались выполнять пуганые указания какого-то верзилы с крючковатым носом.
— Пиявки! Нет, холодную ванну! Нет, успокоительное питьё! — никак не мог он решиться.
— Что тут происходит? — поинтересовался Аврелий.
— Госпоже очень плохо, — с отчаянием в голосе объяснила одна из служанок. — Хозяин в отъезде, мы послали за ним, но, боюсь, он опоздает. Силы покидают её. Иди, она хочет сейчас же поговорить с тобой!
В развевающемся на ветру хитоне и сумкой с инструментами через плечо прибыл Иппаркий и сразу же принялся горячо спорить с крючконосым мужчиной, если, конечно, можно назвать спором серию жестоких оскорблений, которые он обрушил на своего коллегу, выхватив у того из рук таз для кровопускания.
Входя в комнату роженицы, Аврелий успел увидеть, как Иппаркий плеснул воду из тазика с пиявками на чистейшую тунику незадачливого лекаря, сопровождая свой поступок отборной бранью.
Бальбина лежала в кровати, обливаясь холодным потом, в окружении заботливых акушерок, отиравших её похудевшее лицо, которое выглядело едва ли не усохшим по сравнению с огромным животом под одеялом.
Несмотря на жару, рядом с кроватью стояла горящая жаровня, а в тёмном углу — наготове родильный стул [63] , до которого молодая женщин вряд ли смогла бы добраться.
63
Кресло для родов в сидячем положении с высокой спинкой, подлокотниками и подставками для ног. В передней части сиденья находился вырез, через который акушерка принимала младенца.
— Сенатор, ты здесь? — еле слышно прошепта ла Бальбина.
— Да, но поговорим потом, пусть сначала Ип паркий осмотрит тебя! — ответил патриций.
— Нет! Отошли всех прочь!
Когда последняя служанка закрыла за собой дверь, Бальбина подозвала к себе Аврелия и с трудом произнесла:
— Я умираю. Это боги наказывают меня за то,
— Бальбина, тебе нужен врач! — взмолился патриций.
— Поклянись, что, когда умру, передашь Сенату моё признание…
Аврелий поспешил пообещать, и женщина в изнеможении откинулась на подушку.
В ту же минуту в комнату ворвался Иппаркий и начал что-то делать с животом роженицы под скептическим взглядом носатого коллеги.
— Ничего не поделать. Соки тела утратили равновесие! — с важным видом заявил тот.
— Кесарево сечение ещё может спасти её, — решил Иппаркий, доставая из сумки скальпели.
— Ты с ума сошёл? Эту операцию делают только на умерших женщинах, чтобы спасти плод! — возмутился коллега.
— Если ничего не сделаем, эта женщина всё равно умрёт, так что стоит попытаться! К счастью, она потеряла сознание, значит, не понадобится обезболивающее. Помогите мне, женщины! Мне нужен уксус, кипячёная вода и чистейшие бинты. И уберите от меня этого шарлатана! — потребовал он, закрывая дверь.
И тут в атриум вбежал запыхавшийся, с вытаращенными глазами Токул.
— Бальбина? — в страхе прошептал он.
— Ей делают кесарево сечение, — объяснил Аврелий.
— Боги небесные, это же убьёт её! Я не хочу, чтобы ребёнок родился ценой жизни матери!
— Другого выхода, к сожалению, нет. Но Иппаркий — лучший хирург в Риме, он сделает всё возможное, тебе остаётся только ждать, — посоветовал Аврелий.
Ювелир в растерянности осмотрелся, затем начал что-то искать в складках туники и достал золотую цепь. Потом вывалил на стол содержимое своей сумки и выбрал несколько перстней с крупными драгоценными камнями.
— Беги скорее в храм Гигиеи, богини здоровья, и положи эти драгоценности на её алтарь. А это отнеси на алтарь Эскулапа, покровителя медицины, — приказал он рабу, дав ему горсть монет.
Аврелий с удивлением посмотрел на Токула — этот скупой, неверующий человек опустошил свою сумку, чтобы выпросить милость богов!
— Ты еще забыл змея древнего Крита, — подсказал он.
Ювелир нахмурился, словно не понимая, потом добавил денег на алтарь Юноны Лицины, защитницы рожениц. И опустился на стул, обхватив голову руками.
Патриций поколебался, теряясь между желанием воспользоваться минутой слабости для расследования и уважением к страданию, которое читалось на лице Токула.
И тот сам начал разговор.
— Что она сказала тебе? — спросил Токул.
— Призналась, что убила Феликса.
— О боги! Но это же неправда! — горячо воскликнул он.
— Знаю. У неё просто не хватило бы сил сделать это. И всё же она утверждала, будто ударила Феликса кинжалом после того, как дала ему яд, и даже заставила меня поклясться, что сообщу о её признании Сенату.