Овация сенатору
Шрифт:
— Что касается пожаров, к сожалению, Сервилий вернул мне список Муммия, так и не сумев ничего найти.
— Остаётся ещё Фамулл, более известный как Зуб. Если бы я только знал, как отыскать его…
— Это очень просто, хозяин, неслучайно его зовут Зубом. В прошлом его, видимо, крепко потрепали в каком-то горячем споре, потому что во рту у него остался только один резец, — признался Кастор, который присутствовал при разговоре Фа-мулла и Париса.
— Хорошо, тогда поговори с ним как можно быстрее. Муммий сказал, что его можно найти среди бездомных в Трасте вере.
— Ты
— Я надеялся, что этим займёшься ты, Кастор… — скромно заметил Аврелий.
— Я не пойду туда даже за всё золото в мире! — исключил вольноотпущенник.
— Я мог бы приказать тебе.
— В таком случае, мой господин, к моему большому сожалению, мне пришлось бы ослушаться тебя. Напомню, что благодаря твоему великодушию я больше не раб, — уточнил грек, и патриций в очередной раз пожалел, что дал ему вольную. — Можешь сам отправляться к этим сумасшедшим, если уж тебе так хочется!
— Именно так я и поступлю!
— Подать тебе голубой синтезис? [77] Или предпочтёшь наряд из индийского шёлка, расшитый серебром? — посмеялся над ним александриец.
77
Synthesis (лат.) — греческая одежда, которую надевали только на званые ужины или пиры.
— Надену поношенное платье и обувь.
— И никого-то ты не проведёшь, хозяин! Разве тебе удастся сыграть роль рабочего-подёнщика или униженно протянуть руку за подаянием? Разве ты похож на немытого и нечесаного бездомного? Нет, мой господин, как ни старайся, за сто миль видно, что ты всего-навсего господин!
— Посмотрим! — ответил патриций, направляясь к выходу.
— Ты забыл про пятьсот сестерциев для Цирии.
— Держи! — тотчас ответил Аврелий.
— Ха-ха! Первая ошибка! — посмеялся грек. — Ни один уважающий себя бродяга не станет ходить с туго набитым кошельком!
— Согласен, возьму с собой лишь несколько мо-нет.
— И не забудь перстень! — напомнил ему секретарь, указывая на печатку, которую сенатор носил на указательном пальце.
Аврелий хотел было отдать ему перстень, но передумал и решил доверить управляющему. Кастор, уже протянувший было руку, вспыхнул от обиды.
— В чём дело? Не доверяешь мне?
— Нисколько. Мне надоело твоё неповиновение. И как только эта история закончится, наши дороги разойдутся! — пригрозил хозяин.
Глаза вольноотпущенника сузились.
— Я уже давно жду такого случая, мой господин! — ответил он отнюдь не мирным тоном.
Миновав виа Аурелия, сенатор свернул налево в направлении Навмахии Августа и прошёл в открытых сандалиях по переулку, больше походившему
Он посмотрел на Яникулийский холм, на котором виднелась вдали его прекрасная загородная вилла. Контраст между гниющими досками в этом квартале изгоев и богатыми домами на холме был вопиющий: в Риме немыслимое богатство существовало бок о бок с самой чудовищной нищетой, роскошь соседствовала с бедностью, изысканность — с убожеством.
— Не знаете, где найти погорельцев с Эсквилинского холма? — спросил он у какой-то рано постаревшей женщины, которая тащила на себе связку хвороста, а за собой нескольких малышей.
Она молча отвернулась, но девочка лет семи, не больше, которая несла на плечах маленького братишку, указала ему на строение на углу.
На полуразрушенном здании красовался огромный искупительный фаллос, который должен был привлечь к нему хорошую судьбу. Бога Приапа, должно быть, не слишком-то чтили в кругу бессмертных, если его подопечные дошли до такой жизни, подумал сенатор, глядя на юношу с грязной красной повязкой на лбу, который взваливал огромный мешок на спину худенькой служанки.
Когда же девочка придержала тяжёлый груз, чтобы он не упал, сенатор заметил, что руки у неё слишком чёрные и явно не от грязи. Он кинулся к ней и схватил за руку. Мешок упал, его содержимое вывалились на землю, и маленькая рабыня принялась ругаться. Аврелий огорчился — как он мог подумать, будто это дочь Глафиры: ведь в Городе так много чернокожих женщин…
Помогая девочке собрать вывалившиеся из мешка торфяные блоки, Аврелий увидел, как парень с грязной красной повязкой на голове уходит на склад, громко хохоча, и заметил, что во рту у него торчит один-единственный зуб.
Аврелий взвалил мешок с торфом на спину, поднялся вслед за парнем по деревянной лестнице и оказался в огромной комнате без всяких перегородок, где в неимоверной тесноте ютились десятки семей. Желая хоть как-то отгородиться друг от друга, люди повесили кое-где занавески, но с такими огромными дырами, что в них спокойно могла бы въехать колесница Кибелы [78] .
— Зуб! — громко позвал Аврелий, стараясь перекричать невероятный галдеж, царивший в помещении.
78
Золотая колесница богини Кибелы была запряжена двумя львами.
И тотчас все смолкли. Люди шарахнулись от патриция, как от прокажённого, и посмотрели на него с немым укором, ведь каждый клочок пространства здесь был отвоёван с большим трудом, и если какой-то чужак рассчитывает добыть тут место для ночлега без помощи ножа, то сильно ошибается…
— Говори со мной, главарь тут я! — остановился перед ним зверского вида мрачный громила.
— Я ищу Фамулла по прозвищу Зуб… — заговорил сенатор.
— А ты разве не знаешь, — прервал его главарь, — что нужно заплатить деньги, если хочешь войти сюда? — и указал на жалкую тунику Аврелия, которую эта голытьба могла посчитать нарядной, едва ли не шикарной.