Овцы
Шрифт:
— Нет, мне хорошо. Просто кто-то прошел по моей могиле.
— Понятно, — вежливо сказал Льюин. По-городскому говорит, подумал он.
— А еще они, бывает, кричат, когда грузовик приезжает по их душу. Чувствуют что-то. Не спрашивайте меня как, но они все прекрасно понимают. Все понимают, только устраивают шум. Странно, но когда их погрузят, они затихают. Наверное, просто забывают. И кататься им нравится. Мы с отцом несколько раз ездили вместе с ними. Большой грузовик с прицепом, деревянные доски вдоль борта, и овцы стоят, головы высовывают и таращатся во все стороны. Как будто едут отдыхать. Туристы. А потом... Ну ладно.
Он вдруг замолчал. Адель уже начала привыкать
— Льюин? В рагу не было мяса, верно?
— Мяса? Нет.
— Вы вегетарианец?
— Да. Почти всю жизнь, и мой отец тоже.
— А можно спросить, почему?
— Почему же нельзя? Я скажу. Я, понимаете, видел, как они в грузовике, а потом — как их режут. Перерабатывают, так это называется, но на самом деле их просто режут. Я видел, как они закатывают глаза, бьются и кричат. Пытаются убежать. Пытаются вырваться. Кусают, топчут друг друга. Я видел, как одна овца начисто откусила другой ухо, так боялась. Гадят, простите, сами на себя. Трап становится таким скользким от дерьма и крови, что они не могут спуститься, падают, ломают ноги, те, что вверху, топчут тех, что внизу. И они все время орут. Им есть чего бояться. Они понимают, что сейчас будет. Перерабатывающий завод, скотобойня, как хотите назовите, но он пахнет; не просто кровью, это запах страха, вы можете услышать его, и они могут услышать его. Скотобойня пахнет смертью. Нет, я не хочу есть мясо, благодарствую!
В его голосе слышалась ярость.
— И это еще не все. Случается, электрошок не срабатывает. Тогда они не умирают сразу же, виснут, распоротые, бьются и кричат. И двигаются к машине, которая сдирает с них шкуру. Одно время мне постоянно снилось...
Он замолчал и картинно сплюнул, как будто что-то грязное попало ему в рот.
Тут что-то еще есть, подумала Адель. Я уверена. Что-то такое, о чем ты не хочешь говорить.
— В общем, вряд ли стоило это начинать, — сказал он и резко хохотнул. — Здесь многие не едят мяса, не только я.
— Сэм недавно перестал есть мясо, — сказал она, немного помолчав. — Почему — не говорит.
— Да. Ну, нам надо идти в дом, если мы туда собираемся. Неохота стоять в поле целый день. Незачем и вам ноги бить.
* * *
Запрыгнув вместе с Сэмом на заднее сиденье, Элвис уселся среди пакетов, до предела выпрямил спину и вызывающе задрал морду. Он знал, как надо себя вести, когда тебя везут в лимузине. Время от времени он наклонялся вперед и дышал Джеймсу в шею, будто бы указывая: «Притормозите здесь, шофер»; на поворотах пластик сидений скрипел под его лапами — он пытался усидеть и не потерять достоинства. Крупный пес без всякой родословной.
Ехать надо было всего-то три мили, да и то лишь из-за серпантина вьющейся дороги. Напрямую мили полторы, не больше. Джеймс не торопился, и они тащились миль тридцать в час, наслаждаясь пейзажами. Сэм уже пресытился овцами, коровами и лошадьми (по пути туда он почти каждые полминуты информировал: «Опять коровы!») и ограничивался комментариями по поводу такой экзотики, как сараи, тракторы и тюки прессованного сена, которые бросали в кузова грузовиков.
Глаза Джеймса следили за дорогой, его мысли витали очень далеко. Этой ночью ему дважды показалось, что Сэм принимался что-то бормотать, довольно громко, но невнятно, будто кричал сквозь толстое стекло. Один раз Джеймсу послышалось «Руфи». Он до сих пор не говорил с Сэмом о случившемся: все они разбежались каждый по своим углам и вот уже несколько
Он свернул у края глубокого обрыва, там, где по дороге могли проехать две машины. На вершине холма, прямо над заливом Фишгард стояли камни, восемь божеств. Когда-то, в легендарные времена, они упали с неба и из-за пороков валлийцев обратились в камни. Поля были большей частью предназначены для выгула, но использовались также под зерновые и под травы. Блеклые, ностальгические, манящие цвета иллюстраций к «Десяти маленьким цыплятам», детской книжки пятидесятых годов. Вокруг резко пахло навозом и свежескошенной травой. Солнце ярко освещало прихотливую рябь пашни. Вдалеке был заметен маленький кусочек моря.
Теперь, когда пришло время, Джеймс растерялся, он не знал, как начать. Сэм сделал это за него.
— Папа, тебе грустно?
— Да. Грустно.
— Почему?
— Мне грустно из-за Руфи.
До того, как были произнесены эти слова, Джеймс не понимал, до какой степени это было правдой. Но это было точнейшим определением его жизни.
— А, это, — сказал Сэм. Он-то думал, что это из-за дома, из-за беспорядка. И осторожно добавил: — Но ведь в этом никто не виноват, верно? Мама говорит, что это был несчастный случай и никто не виноват, просто не повезло.
Просто не повезло. Как она может говорить об этом так хладнокровно? Не повезло — это когда отключили отопление посреди ночи или когда у тебя есть отвертки всех размеров, кроме необходимого. Он слегка разозлился, но сдержал себя.
— Правильно. Никто не виноват. Ни я, ни мама, ни ты. Ни Руфи.
— И мама сделала все, чтобы спасти ее, правда?
— Конечно. Волны были слишком высокими, ей не удалось удержать Руфи над водой.
— Да. Ее убила вода. Но вода тоже не виновата.
— Да. Вода тоже не виновата.
Пока удавалось обо всем договориться. Вода ничем не могла помочь. Сэм задумался.
— А ты был со мной слишком далеко, на холме, с летающей тарелкой. Оттуда ничего не было видно и не было слышно, как мама кричала.
— Боюсь, что так.
— И я был с тобой на холме. Я тоже ничего не слышал.
— Точно. — Господи, как же порой утомительны семилетние дети. Какой педантизм. Слава Богу, хоть собака сидела в конуре (что ее крайне опечалило) и осталась вне подозрений.
— А мама не могла заранее знать, что вода сделает такое, правда?
А, вот что... Красный флажок, сигнал опасности для купающихся, конечно, не был поднят. Это верно. Но было ли это разумно со стороны мамы идти купаться в такой сильный шторм? В своей шикарной школе Адель побеждала на дистанциях в четыреста и восемьсот метров, брассом и кролем. У нее даже есть настоящие медали с голубыми лентами. Но это было в 50-метровом бассейне, построенном на деньги, беззастенчиво выклянченные у бывших учениц. А не в неспокойных волнах у корнуэльского побережья. С младенцем в руках. Который не смог (а точнее, не смог бы) выплыть. Руфи — какая неожиданность! — боялась воды. Ей не нравилось, когда вода попадала ей в уши, она не любила мочить свои прекрасные длинные темные волосы. Она терпеть не могла купаться даже в лягушатнике в спортивном центре. Адель просто-напросто не могла не проверить свои силы.