Овраги
Шрифт:
Вавкин поинтересовался, чего он не видел в сельсовете.
— С Веркой поедем, — сообщил мальчишка. — Расписываться.
— Она не сбегла еще к папе-маме? — спросила Катерина.
— Нет, — ответил мальчишка. Серьезничать стало ему невмоготу, и он расплылся в счастливой щербатой улыбке.
— А тесть как? — спросил Вавкин.
— Смирился. Корову подарил. Стельную.
— Врешь! — Катерина всплеснула руками.
— Ей-богу! Корова черная, морда белая, на глазу черное очко. Ярославка. Звать Княжна. Заходи,
— Познакомься, Тимоха, — Катерина подвела его к столу. — Это сам секретарь райкома Орловский, это товарищ Платонов, а это Митя. Знакомься, Митя, не бойся. Это наш активист — Тимофей Востряков. Любитель казанки пулять. На прошлой неделе женился.
— Тимоха женился! — воскликнул Пошехонов. — Да как же это… как сказать… Да ведь он же мал!
— Мал, a женилка выросла, — пояснил Емельян. — Ты, дед, промигал Верку-то с Хороводов, вот он ее и подобрал. Дуванова знаешь небось? Николая Семеновича. Который в Хороводах лавку держал. Вот евоную Верку и взял.
— Дуванова? — удивился Пошехонов. — Николая Семеныча?.. Да как же ты, голоштанник, к такому козырному тузу пробился?.. Как насмелился?..
— Вера сама прибегла, дедушка, — отвечал Тимоха. — Тесть ее домой увез, на замок от меня запер, а она обратно ко мне прибегла. Там, в Хороводах, всех под нуль стригут, в колхоз загоняют, а она не желает. Вчерась тесть сам в гости пришел и корову пригнал. Стельную.
— Ему что! — завидовал Пошехонов. — Одну привел, три осталось.
— Две осталось, — улыбаясь, поправил Тимоха. — Третью зарезали.
— Выходит, помирились? — приставала Катерина. — Не серчает?
— Смирился. Корову подарил. Благословил отцовским благословением.
— Что ж ты с коровой будешь делать?
— Чего с коровой делать? Доить.
Митя бросил писать и стал, так же как и все, смотреть на Тимохину улыбку. Видать, не часто доводится людям лицезреть абсолютно счастливого человека.
— Где корову держать станешь?
— А в избе. К весне назему накопим, хлев слепим. Николай Семенович обещал ржаной соломки на крышу. Будет у нас с Веркой свое хозяйство, а у Княжны — свои хоромы. Садик заведем. Стол в садике вкопаем. Телок подрастет — лисапед куплю! — неожиданно кончил Тимоха и сам испугался, поверят ли.
— Дадим ему коня? — шутливо спросил Пошехонова Семен. — Ну, коли ты согласный, тогда и мы все согласные. Беги к своей Верке.
Тимоха стал прощаться со всеми, начиная с Мити, за руку.
— Счастливой вам жизни, Тимофей, — не выпуская его руки из своей, сказал Орловский. — И с коровой вас поздравляю, и с будущим велосипедом. А с тестем — нет.
— Поладим и с тестем. Николай Семенович — мужик свойский.
— Ошибаешься. Кулак не бывает свойским.
— Какой он кулак. У него сын — красный командир.
— Командир командиром, а сам Николай Семенович — кулак. Одну корову прирезал, вторую подарил. Раскулачки боится.
— Какое заявление?
— Обыкновенное. Как все. В колхоз.
— Нет.
— Видишь, какой ты хитрый. У колхоза лошадь выпрашиваешь, а записываться в колхоз тебя нет. — Орловский наконец отпустил Тимку. — Подписывай. Вот тут вот. Молодец. Теперь можешь идти.
Тимоха поглядел бланк с обеих сторон и спросил:
— А чего это?
— Ты что, неграмотный? Заявление о приеме в колхоз.
— В какой колхоз? — Улыбка стаяла с лица Тимохи. — Не-е, мы не желаем. И Верка не желает, и я. Не надо мне заявления. Отрекаюсь…
— Чего испугался? — передавая заявление Мите, спросил Орловский. — Счастливой колхозной жизни испугался? Гляди-ка. Побледнел даже!
— Не желаю. Корову заберете, а мы как?.. И Верка не велела… Порви бумагу. Мне без колхоза хорошо.
— Погоди, Митя. Послушай, Тимофей. Силком тебя в колхоз никто не тянет. На твою корову никто не покушается. А если вступишь в колхоз, то после раскулачки Чугуева ты, как молодожен, будешь первым кандидатом на его дом.
— Ну да?.. Обождите, побегу Верку спрошу.
После ухода Тимохи Орловский велел Семену спрятать заявление поглубже. Он хотел добавить еще что-то, но Катерина помешала. Она поднялась со стула и, вцепившись в спинку побелевшими пальцами, проговорила:
— Товарищ секретарь, зачем вы врете?
— Что-что? — поднялся и Орловский. — Повторите.
— Вы уедете, а нам тут жить. Вы же знаете, что корову у Тимохи колхоз заберет. В доме Чугуева вы же сами велели разместить правление колхоза. Зачем вы врете Тимошке?
— Забываетесь, Катерина Васильевна. Я, к вашему сведению, коммунист…
— Потому и врете?
— Все слышали? — Орловский обвел присутствующих бледно-голубым взглядом. — Завтра направьте ее в район. Товарищ Вавкин, проследи.
И, нервно нащупывая крючки полушубка, Орловский убыл.
— Растравила хозяина, а нам расхлебывай, — попрекнул Катерину Вавкин.
— Кто тебя за язык тянул, — добавил Петр, — «врете, врете…» А кто нынче правду скажет? Дурак да пьяный.
— А чего? — вскинулся Пошехонов. — Верно сказала. По совести… Тимоха как был батрак, так батраком и помрет…
— Чего ж ты Орловского не осадил, коли такой храбрый, — перебил Емельян. — Мастера после драки кулаками махать. Я сам ее в район свезу. Может, отобьемся.
— Никуда ее везти не надо, — процедил сквозь зубы Платонов.
— Папа, а много еще бланков писать? — спросил Митя.
— Хватит. По дворам сегодня не пойдем. Спать пора.
Расходились молча, не глядя друг на друга.
— Напрасно вы, Роман Гаврилович, за меня заступаетесь, — попрекнула Катерина. — Я как-нибудь промаюсь, а вам сына растить. С начальством аккуратнее надо.