Овсянки (сборник)
Шрифт:
зачем мы так бежали бежали? — миша с либушей сидят на старом городе у краковского барбакана. — ведь вроде таким хорошим был тот венгерский фильм. рядом с ними трое людей из боснии играют какую-то дикую синюю музыку. один из них — карлик на маленькой тележке с поцарапанной скрипкой в руках — безногий — размером со скрипку. миша видит его и легко бледнеет — но это не заметно. все ходят вокруг и целуются — студенты ягеллонского университета угощают пивом студенток — в старом синем городе кракове наступила весна.
пшы улицы пётрковскей спацэровалищьмы
сесть в варшаве на синюю железную линию в синюю трехвагонку и ехать один синий час. купите синие билеты — дышите спокойнее. на станции коморув придут контролеры — и наступит март. гродиск-мазовецки пахнет аптекой, слабостью весны, пробитыми телефонными картами. для миши с либуше город вполне подходящий. не снять ли комнату за миллион двести злотых? — с хозяйкой, у которой трое подростков-детей, коробка цветных деталей от радио и ни одной кровати. можно даже в магазин зайти и подарить по банке олив грудастым польским школьницам — идущим в зеленых куртках всеми улицами одновременно — по пятеро и всемером. либуше белункова идет без шапки и слегка прихрамывает — а пыльный миша любуется привокзальной частью гродиска-мазовецкого — покупает зонт и сдает багаж.
странное путешествие. — сказала либуше. ничего странного. — пыльный миша счастливо улыбнулся. — мы проведали начала любви. мы чехи — и помним где она начиналась. а уж потом эта любовь выросла — обняла весь клюквенный север — и монгольского песчаного червяка олгой-хорхоя — и острова тонга с толстым добрым королем в очках. не очень-то ясно — но чудесней и не может быть. либуше с мишей вполне согласна: да — вот и моя подружка — кукурузная аничка из незнашова — прислала на днях открытку и пишет что очень за нас рада. с варшавского почтамта они послали веселке ботевой чешско-русский словарь и русско-румынский разговорник. а на следующий день получили от нее в подарок две синие ночнушки. на улице копиньской либуше и миша зашли в цукерню и попросили пончиков. говорили они на чешском — поэтому все вокруг смеялись громко но с нежностью. а миша ворчал: nemluvime polskou.
об этом знают только пыльный миша с либуше белунковой. ухватятся за руки и убегут — и ничего не скажут. в окрестностях илавы много лугов. на улицах илавы много велосипедистов. луга и платья — дома и форточки. мы поздороваемся — ilava, dobr'y den. лето будет не скоро. сначала оно наступит в илаве. оно там рождается.
и вот они в латвии — о которой только молчать — молча дышать — ступать осторожно. из алуксне они поехали в смилтене — из смилтене в лудзу — из лудзы в гробиню. из гробини в вентспилс — дорогой идущей взморьем. у кошки умерло дитя накануне святок — все поля покрываются туманом от кошкиных слез. — приветствовали высокие латышские пограничницы пыльного мишу и либуше белункову и брали их на руки. это народная поэзия — не мы придумали.
за
синий ветер
синяя трава
с и н я я
ч е ч е в и ц а
мы же не в румынии. — улыбнулась либуше белункова на слове ‘чечевица’. да — мы в латвии. — ответил пыльный миша и погладил ее по пальцам.
е. львовский
половая связь еужена львовского с зеркалом
львовский — это я. мой отец из румынии. из добруджинских русских-липован. я уже не говорил на русском. мама — этническая венгерка из провинции банат (западная румыния). мой родной город — алба-юлия. мне 34 года. в германии мы живем 25 лет. время до окончания школы я прожил во франкфурте-на-майне. вместе с родителями — которые навсегда поселились там.
одна моя давняя девушка была зеркалом. тогда я об этом не знал. мы поддерживали отношения когда мне было 22 года. зеркалу — 23. она была первой женщиной которую я всерьез позвал замуж — и первой которая радостно согласилась выйти за меня.
со своей предыдущей девушкой я не спал. ей было 15. мы лишь рассматривали — трогали друг друга. целовались в трамваях — по часу не разлепляли губ. когда уходили родители — у нее или у меня дома — она осторожно целовала мой источающий соки и запахи рог — и сладко хихикала. говорила: черт возьми — мне пятнадцать лет! — что я делаю?! горячей уверенностью приближался акт. она мне до смерти нравилась. я показывал ей как мы брызгаем — взамен на то как они вьют ногами если никого нет. после — пел ей на венгерском и румынском — под разбитый клавир. она гордилась мной — и плакала зачем-то о моей судьбе. женщины к тому времени у меня конечно были. но хрупкости такой — никогда — нет. закончились зимние каникулы. я уехал в любек — где в то время учился. при каждых возможностях — и абсолютном отсутствии их — наезжал домой. целоваться и трогаться. мои родители злились — называли меня веретеном. все верно — в половине случаев я катался на их деньги. под самый конец зимы моя джульетта влюбилась в школьного учителя и попросила меня уйти.
в середине апреля я снова приехал: на пасху. и тогда — меня неожиданно пригласило к себе на день рождения зеркало. белокурое зеркало в сером сарафане. с зеркалом я шапочно был знаком. скажем — по общим компаниям. не знаю зачем оно включило меня в число своих гостей. зеркало собиралось отметить свое двадцатитрехлетие. зеркало было общительным славным. не очень красивым. но звонким уютным смешным. зеркало звали уте.