Озаренные
Шрифт:
— А та барышня, за которой вы ухаживали, замуж вышла, — сообщила Алексею хозяйка квартиры, когда он вернулся на завод.
— Вы что-то путаете! — оборвал он ее.
— Ничего я не путаю. Как вы уехали, из Москвы приехал один инженер с комиссией на завод и сделал предложение. Теперь она в Москве живет.
5
Техническое совещание вел член коллегии инженер Туляков — хмурый, скупой на слова. Он неторопливо доложил повестку дня. Предстояло утвердить список опытных машин, изготовлявшихся
Неподалеку от председателя расположился тучный, широкоплечий, серебристо-седой старик Макар Калиныч Лобачев, член коллегии министерства, бывший забойщик. Рядом с ним утонул в кресле щупленький, широколобый академик Вяткин. Позади Вяткина перелистывал альбом чертежей мясистый, хмурый, с носом дятла, раздраженно сводивший брови, профессор Ветлужников. Верхотуров сидел у колонны, чуть в стороне от длинного, покрытого ярко-зеленым сукном стола, протянувшегося вдоль всего зала заседаний. С краю за столом, обложившись таблицами, чертежами, схемами, возвышался красивый с волнистой шевелюрой и волевым лицом профессор Скарбеев.
С самого начала заседания разгорелись страсти в полемике между эксплуатационниками и проектировщиками. Браковались почти все машины — одни из-за недоработки, другие из-за того, что принципы, положенные в основу их конструкций, не были проверены, третьи еще по каким-либо причинам.
«Наверное, и под мою подберут какую-нибудь статью, — встревожился Алексей. — Ну, так просто не сдамся». Он обвел взглядом зал — Каржавина не было.
Затянулся спор о достоинствах и недостатках центрифуги для отделения золы. Алексей слушал выступления рассеянно, все время ожидая прихода Каржавина.
Распахнулась дверь в стене за президиумом... Может быть, Каржавин? Но вошла стенографистка — девушка, похожая на Варю, поразительно напоминавшая ее не только лицом, но и манерами. Он с симпатией стал наблюдать за ней. Сами собой возникли в памяти события довоенных лет...
Он вспомнил защиту дипломного проекта. Самой большой радостью тогда была для него не отличная оценка комиссии, а взволнованное поздравление Вари... Она сказала тогда, что не сможет жить и работать вдали от людей, плавящих сталь и добывающих уголь. У нее было свое призвание — лечить этих собранных, веселых и упрямых добытчиков угля и металла.
Шум в зале прервал размышления Алексея. Объявили перерыв. Алексей вышел в коридор. Раскуривая папиросу, он услыхал, как за колоннами, у лестничной площадки, кто-то басил:
— Сегодня опять без обеда. Сходить бы в буфет.
— Это не беда — без обеда, — ответил медлительный баритон. — Похоже на то, что опять без ужина.
— Что у нас на очереди? — после долгой паузы спросил бас.
— «Скол», — пренебрежительно ответил баритон.
— «Скол»? Это еще что такое?
— Ну, «Скол» быстро проскочит, — вмешался чей-то металлический тенорок. — Логанов докладывает. У него многие уже «путевки» получали...
— А все-таки интересно: на каком принципе основан этот «Скол»? — допытывался бас.
— Как дранку колят, видел? Ну, вот тебе и весь принцип...
Зазвонил колокольчик. В коридоре зашумели, зашаркали
Когда Алексей вошел в зал, на трибуне стоял инженер Логанов. Синьки с разными проекциями «Скола», обильно исчерканные красным и зеленым карандашом, были приколоты к большому стенду.
«Что он там начеркал?» — вскипел Алексей.
Он только успел сесть за стол, как Логанов начал доклад.
— Погрешности в технике бывают двух родов, — уверенно произнес докладчик. — Одни идут от плохого знания теории, другие — от плохого знания практики. В данном случае налицо и то и другое.
«Каюк», — мысленно произнес Алексей и еще раз осмотрел зал: Каржавина все не было.
Логанов вышел из-за трибуны, приблизился к стенду и, медленно водя карандашом по синькам, передвигался от одной позиции к другой. Он ловко подбирал один за другим недочеты конструкции, приводил на память допуски на разрывы, скручивания, сгибы, «ломал» коэффициентами сопротивления углей детали машины... Алексей торопливо записывал в блокноте все его замечания и чувствовал, что приближается время самого беспощадного приговора.
Но вдруг это мысленное шествие по логановским следам остановилось. Возник барьер.
— А сие еще терра инкогнито! — насмешливо произнес Верхотуров.
— Не понимаю вашей реплики, Евгений Корнильевич, — недоуменно развел руками Логанов.
— А я не понимаю ваших замечаний. О какой теории резания углей идет речь? Где она — вы ее, что ли, создали? Почему тогда от нас в секрете держите? — осаждал докладчика Верхотуров.
Наступила пауза. Логанов прошел к кафедре, взглянул в тетрадь, разложенную на подлокотнике, потом, захватив ее, вернулся к синьке и прежним тоном продолжал докладывать о неудачных подсчетах, больших или малых допусках. Узлы машины, детали ее крошились, ломались, срезались, встречая сопротивление угля. Но теперь Алексей спокойно улыбался: это ведь была игра в расчеты. «Ведь нет же еще теории резания углей. Нет», — торжествовал он, с благодарностью поглядывая на Верхотурова. Евгений Корнильевич сидел, углубившись в какой-то журнал. «Вся критика на допусках».
Логанов окончил неопределенно. Он ничего не предлагал, ни на чем не настаивал.
— Видите ли, — говорил выступивший затем главный инженер «Главгормаша», — конструктор ставил перед собой задачу высвободить людей от затрат мускульной энергии на выемке и транспортировке угля по лаве. Оформление машины находится на должном уровне, и можно предположить, что при поправках в кинематической схеме она должна показать известные результаты…
Он окончил, добросовестно использовав свое время.
Алексей внимательно слушал выступавших, изредка посматривая на Верхотурова.
Академик сидел, сосредоточенно глядя в какую-то незримую точку.
Слово получил Скарбеев. Он медленно поднялся со стула, вскинул голову, осмотрел зал.
— Можно извинить досадную ошибку бывших руководителей Наркомугля, пустивших в опытное производство это... это... ну, так сказать, самодельное произведение товарища Заярного…
Алексей почему-то почувствовал, что под маской покладистого добряка в Скарбееве живет человек «себе на уме».