Озерное чудо
Шрифт:
— Чего понял?
— Понял, что мы любим друг друга. Ты же не разлюбил меня?..
— Спрашиваешь…
— Не знаю… Ахэшка, — эдак на бурятский лад звала она брата Баясхалана, — написал из армии, чтобы я с тобой не водилась. Обиделся… Эх, и почему ты бурятом не родился?!
— Может, мне в бурята переродиться?! — занервничал Елизар. — А может, я в прошлой жизни бурятом был?! По буддийски, инкарнация… Хотя в еврея легче переродиться, — обрезался, Талмуд и Тору почитал и… Какая разница — русский, бурят?! Скоро не будет ни русских, ни бурят, ни евреев, ни армян — сплошные люди мировые. И в паспорте не будут метить нацию… Мой брательник по пьянке пел… — Елизар улыбнулся, вспомнив потешного брата. —
— Не так уж много. Наши парни русских девок брали, а ваши редко женились на бурятках. Крещенные, те и вовсе с бурятами не роднились, — мы же иноверцы.
— А западные, усть-ордынские буряты — сплошь крещеные…
— Какие они крещенные?! Одна слава, что крестились. Шаманисты…
— Да, бурятки редко за русских выходили… Но теперь, слава богу, другие времена, теперь всё можно: русский, бурят — хама угэ, лишь бы друг друга любили.
— Может быть… — вздохнула она. — Давай я тебя научу по-бурятски говорить.
— А что, можно. Я уже мало-мало толмачу: би шаамда дуртэ-эб… Переведи.
Дарима засмеялась над его корявым говором.
— Я тебя люблю.
— Или, шы намэ талыштэ. Переводи.
— Ты меня поцелуешь.
— Целуй.
Дарима обняла и звучно поцеловала в щеку.
— Начнем учиться.
— Потом, — Елизар привлек девушку. — Иди ко мне, и ни о чем не думай, не переживай. На всех не угодишь, и на всякий роток не накинешь платок.
Он потянул девушку на всклоченное лежбище, но… как ни умолял, как ни обижался, Дарима собралась и ушла… чтобы явиться на другой вечер, чтобы в глухих и теплых избяных сумерках истаяла в ласках, заспалась томящая тревога.
А уж по деревне азартно, с шумным интересом ползала молва.
Коль молодые не прятались по заугольям и под вечер, случалось, в обнимочку бродили у дремлющего озера либо на лодочке катались… не гребли, а целовались… а потом ходили в кино на вечерний сеанс, вот и заворошилась сплетенная колготня, засудачили кумушки, вечные держатели деревенского лада, перемывая косточки Елизару с Даримой. Дальше больше, и Елизарова родня прочуяла и толковала: мол, Елизар Калашников с ума сдурел, сошелся с Галсанкиной дочкой и собирается жениться, и что нонче деется на белом свете. Живущая в соседней избе тетка Ефимья, старуха сердитая, в древлей вере крепкая, всполошилась, стала выговаривать дикошарому племяшу, когда тот привычно завернул к старухе отобедать. Елизар на каникулах прирабатывал монтером связи.
— Все монтеришь, лазишь по столбам? — повела издалека, налив в миску окуневую уху.
— Знаешь, тетка Ефимья, загадку? — Елизар пребывал в шутейном настроении. — Вот отгадай, что за птица: летит, пищит, когтями машет?
— Отчепись ты от меня, пустобрёх, — досадливо отмахнулась старуха, как от надоедливой мошки.
— Ну кто: летит, пищит, когтями машет? Что за птица?.. Слабо?.. Да монтер же! Монтер со столба упал… — одиноко засмеялся; тётка же смотрела на него, гадая: хворый або дурковатый.
— Запищи-ишь скоро… и крылами замашешь, — осекла его смех тетка Ефимья и сразу же подвернула разговор к болящему. — Худларить [94] ты, гляжу, парень, большой мастак, чо и баить, а ты подумал своей непутной головой, какой грех на душу берешь?
— Ты об чем, тетка Ефимья? — невинно захлопал белесыми, телячьими ресницами, конечно же, смикитив, куда клонится разговор.
— Да все об том, душа твоя фармазонья, что сбеглишь собачью сладил, без венца Божия девку с пути сбил. Ох, накажет тебя Боженька, ох накажет!.. Сбил ее с панталыку,
94
Худларить — врать, лукавить, творить непотребное.
— Всё-то вы знаете, — Елизар стал хлебать реже, не подымая глаз от миски, болезненно чуя, как разгорелись уши, и жар хлынул по щекам.
— Дак уж все уши прожужжали. Одне и разговоры теперичи в деревне. Родню-то всю переполошил.
— А им-то какое дело до моего тела, — огрызнулся языкастый племяш. — Что вы все лезете?!
— Уж на что буряты без Христа в голове, и те совесть имеют, и те видят блуд ваш. Срам-то какой, знали бы твои родители.
— Я уже не маленький, молоко обсохло на губах.
— А ты не зубаться с теткой, норки-то не раздувай, — не ис-пужаешь, а лучше послухай, что тебе добры люди говорят, раз толмач угы [95] .
— Надоело слушать, сам с усам, своя голова на плечах.
— Во-во, голова-то с овин, да в овине клин. Только тепку и носить да девкам полоротым ум мутить. Больше у тебя ни на чо толку нету.
— Что вы ко мне пристали?! Я, может, жениться хочу.
— Сперва надо было жениться, а потом сходиться. Не мог по-божески…
95
Толмач угы — понимания нет.
— Женюсь, не поздно.
— Женись, хоть заженись… Жениться не напасть, да как бы после не пропасть.
— И женюсь, и никого не спрошусь!
— Жени-ись, женись.
— И женюсь, еще навред вам женюсь.
— Навред… Вот заживешь-то, кум королю. Галсанка — баян [96] , денег, как вшей в загашнике, вот и будешь как сало в масле кататься. И невеста с приданым, — сундук коленом подпират. Вот погулям дак погулям.
Елизар, зло прищурившись, терпеливо ждал, когда тетка Ефимья натешится, а потом сухо спросил:
96
Баян — богатый.
— Все?.. Я пошел, некогда мне с тобой рассусоливать.
— Женить бы тебя не на доброй девице, а на рябиновой вице. Ох, развожжался ты, парень, ох, плачет по тебе бич.
— Вышел из детского возраста.
— Ничо-о, допрежь бы не посмотрели, что эдакий детина, выходили бы вожжами, враз бы шелковой стал.
— Прошли времена…
— То-то оно… Ох, беда-бединушка, извередились, избаловались, хреста на вас нету, прости, Господи, мою душу грешную, — тетка перекрестилась. — Ни стыда, ни совести… Пропадете с такой жизнью… Ты бы, парень, лучше подобру-поздорову отступился, пожалел девку. Тебе же чо, порос [97] у, раз калган [98] не варит, наиграшься да кинешь, а ей-то, бедной, каково будет с такой ославушкой. Ты об этом-то подумал, мякинная твоя башка?! Да уж чо, уж руську-то, хошь никудышку каку, не мог сыскать?
97
Порос — бык.
98
Калган — голова.