Озеро призраков
Шрифт:
И свет, не яркий и не назойливый, и звук, непривычный и ровный, казалось, имели материальную основу в привычном понимании этого слова. И свет, и звук трогали Николая, его волосы, лоб, глаза, щёки, губы, шею, руки, и гладили его, и проникали глубже — в мозг, в сердце, в кровь, и он, Николай это чувствовал, оказался под давлением доселе неведомой, непонятной упругой силы, вернее, ощущением силы. Эта сила пригвоздила его к кровати — так она была велика.
Потом свечение стало угасать. Стало угасать и напряжение, которое придавило Николая к постели. Он почувствовал, что пребывает в непонятной эйфории и его сламывает то ли сон, то ли он перемещается в пространстве и видит село Спас-на-Броду,
Из ворот храма вышел монах. В руках у него был медный сосуд с водой, напоминающий таз, и широкая кисть. Он обошёл церковь и остановился на широкой луговине, поросшей сочной травой. Обмакнул кисть в воду и трижды окропил землю перед собою. Вслед за этим взору Николая предстали каменные плиты с крестами. Их было множество. Но явственно он видел одну, словно неведомый оператор сконцентрировал на ней его взгляд. На плите отчетливо была видна надпись: «Отставной поручикъ Олантьевъ Порфирий Кузьмичъ. Преставися сентября 12 дня 1896 года». А на кресте, массивном, с закругленными перекладинами было написано: «Прими, Господи, душу раба твоего с миромъ». Монах окроплял и другие места, но на других надгробиях надписей Николай не видел. Плиту же над могилой Олантьева он видел чётко. Он заметил даже елку со сломанной вершиной, распростёршей свои тугие ветви над последним пристанищем кутилы поручика. Николай пытался вспомнить, где он видел эту обломанную елку, но марево размывало картину происходящего, и скоро смыло её совсем.
Николай оторвал голову от подушки. Было темно. Он взял со столика будильник, поднёс к циферблату зажигалку. Был четвёртый час ночи.
Он полежал несколько минут, стараясь собраться с мыслями, подумал, почему ему приснилась церковь и плита, под которой был похоронен последний барин усадьбы Спасской, и так явственно он видел надпись на надгробии, и ёлку без макушки.
Решив, что во сне может привидеться и не такое, когда за окном чуть забрезжило, он вышел на улицу. Было тихо, как всегда перед рассветом. Спали деревья, склонив к земле тонкие ветви, опушённые листвой, спал заросший обмелевший пруд, от которого тянуло волглой свежестью, а на пригорках желтели чутельными огоньками цветы мать-и-мачехи.
Продрогнув в майке и трусах и не услышав никаких звуков, не увидев свечения, он вернулся в дом, лёг на постель и мгновенно уснул, словно провалился в глубокое небытие.
Утром он проснулся совершенно опустошённый, когда солнце ярко светило в незанавешенное окно мансарды. Так поздно он никогда не вставал.
Умывшись, прошёл на кухню приготовить завтрак. Готовили они на сжиженном газе, баллоны с которым привозили из города на старом пикапчике, приобретённым по дешёвке прошлой осенью. На этой потрёпанной машине Афанасий уехал в город. Явления прошедшей ночи не давали Николаю покою. И, что бы он не начинал делать, всё валилось из рук. Он даже гвоздя не мог вбить в стену, чтобы повесить свою картину.
Послонявшись по дому до полудня, не выдержал напряжения и отправился пешком в село Спас-на-Броду.
Подойдя к церкви на широкую луговину у правого придела, где когда-то был небольшой погост, срытый в тридцатые годы, внимательно осмотрел ровную площадку, где хоронили богатых людей, жертвовавших деньги и стройматериалы храму. Поозиравшись по сторонам, словно хотел увидеть ещё что-то, вспомнил про ёлку с обломанной вершиной, и ему подумалось, что её он видел на кладбище, расположенном в двух километрах от села.
Ноги сами понесли его напрямик через лес по заросшей тропке, и через минут двадцать он подошёл
Место упокоения усопших в этой части заросло кустарником, высокой травой, в которой заплетались ноги и были скрыты старые еле узнаваемые могильные холмики. За высоким кустом бузины он обнаружил известняковую плиту и такой же крест с закругленными концами перекладин над ней.
С сильно бьющимся сердцем Николай стал обрывать траву, закрывавшую плиту. Сделав это, увидел надпись. Ее слова точно совпадали с теми, что он видел, как предполагал, во сне. Встав с корточек и вытерев мгновенно вспотевший лоб, он огляделся. Кладбище было пустынным, его тишины ничто не нарушало — ни голоса людей, ни шорох птиц. Лишь слабое дуновение ветра в листьях деревьев было похоже на заупокойную молитву, творимую в храме.
«Что за наваждение? — подумал Николай, глядя на стилизованный крест надгробия. — Значит, это был не сон? Но тогда что? Почему он его привёл к этому захоронению? Какой это знак и на что он может указывать? Почему ноги сами понесли его к церкви, а потом на кладбище? Хотел убедиться в реальности привидевшегося ему? Раньше на кладбище он бы не пошёл, приснись ему что угодно, а сегодня с лёгкостью сорвался с места».
Стараясь отвязаться от обуревавших его мыслей, Николай ходко пошёл, почти побежал, прочь от надгробия к выходу с кладбища, соображая, как это он раньше не замечал плиту с крестом. Как он знал по рассказам старших, в тридцатые годы, когда повсеместно церкви закрывали, а погосты вокруг них уничтожали, срыли и кладбище вокруг Спасской церкви. Плиты растащили, кресты разбили или сломали. Николай помнил, как в детские годы, приходя в село, видел там и сям валявшиеся в овраге обломки мрамора с выцарапанными гвоздями надписями, наполовину засыпанные землей, с буйной травой, вылезавшей у их подножия.
Выйдя на глинистую площадку перед входом на кладбище, Николай безотчетно оглянулся: ему показалось, что на него кто-то испытующе смотрит. Но сзади никого не было. Лишь ветка черемухи с готовыми распуститься тугими комочками цветков, распростёртая над решёткой ограды крайней могилы, показалось ему, колыхнулась, словно её держали, а потом отпустили.
Больше не оглядываясь, он почти сбежал с кладбищенского холма, перепрыгнул канаву с коричневой болотистой водой, пересёк шаткий мостик через Язовку и быстро направился домой. Ему казалось, что он слышит торопливые шаги за собой. Он оборачивался, но никого не видел, он останавливался, и шаги замирали, он продолжал движение и они вновь рождались. И всё это время чувствовал цепкий взгляд на своем затылке.
Стремглав вбежал, не вбежал — влетел, в дом и закрыл дверь на щеколду. И только тут расслабился, привалясь телом к спинке дивана.
Глава вторая. Нежданный гость
Стысь возвращался домой из ресторана. Там была дружеская попойка по случаю выгодной сделки Пола Зага со своим новым партнёром — богатым русским бизнесменом из Сибири. Событие прошло весело и шумно. Сначала обсуждали перспективы предприятия, сулящего немалые деньги, не скупились на хвалебные выражения в адрес друг друга, проливая липкий елей на сердца собравшихся, потом, как обычно после трёх-четырёх рюмок, все забыли ради какого повода собрались, и началась обычная пьянка, без которой не обходится ни одно увеселительное сборище на Руси.