Ожерелье голубки

Ибн Хазм Абу Мухаммед Али

Затем бывает разлука смерти — это уже конец, и нет тут надежды на возвращенье. Это беда постигающая, спину сокрушающая, это напасть судьбы и горе, и затмевает она мрак ночи. Она пресекает все мечты, уничтожает всякое желание и лишает надежды на встречу; тут смущается язык и обрывается веревка лечения, и нет здесь хитрости, кроме терпения, волей или неволей. Это самое значительное, что постигает влюбленных, и нет для того, кого это поразило, ничего, кроме рыданий и плача, пока не погибнет он или это ему не наскучит. Вот язва, которую не бередят, боль, которая не проходит, и забота, становящаяся все новее по мере того как истлевает зарытый тобою в земле. Об этом я говорю:

При всякой разлуке можно надеяться, и это еще не конец. Не торопись отчаиваться — кто не умер, не ушел совсем, А тот, кто умер, — о нем отчаяние держится твердо.

И часто видели мы людей, с которыми это случилось. А про

себя я расскажу тебе, что я один из тех, кого постигло это несчастье и к кому поспешила такая беда. Я больше всех любил и сильнее всех увлекался одной из невольниц, бывших у меня в прошлом, которую звали Нум. Это была мечта желающего и предел красоты и внешностью, и нравом, и по согласию со мною; я был отцом ее невинности, и мы одинаково любили друг друга. Но поразила меня в ней судьба, и похитили ее ночи и течение дней, и стала она третьей между прахом и камнями, и было мне в пору ее кончины меньше двадцати лет, а она уступала мне в годах. И я провел после нее семь месяцев, не обнажая себя от одежды, и не уставали течь мои слезы, несмотря на застылость глаз моих и малую помощь их в этом, и, клянусь Аллахом, не утешился я до сего времени, и если бы был принят выкуп, я бы, право, выкупил ее всем, что имею из наследственного и нажитого, и каким-нибудь из членов моего тела, дорогих для меня, — поспешно и охотно. Никогда не была жизнь мне после нее приятна, и я не забыл ее памяти и не сближался с другой женщиной, и любовь к ней стерла все, что было прежде, и сделала запретным все, что было после нее.

Вот часть того, что я про нее сказал:

Безупречная, светлая, — она солнце, когда появится, а другие владелицы браслетов — звезды. Любовь к ней заставила взлететь с места сердце, и, ненадолго спустившись, оно снова парит. А среди стихотворений, в которых я ее оплакивал, есть поэма, заключающая такие стихи: Кажется не насладился я словами твоими, которые дуют на узлы сердца [98] . И не властвовал я над мечтами, словно я забавлялся им, получив слишком много власти.

98

«Дующие», или «плюющие», на узлы — выражение, заимствованное из Корана (гл. CXIII, стих 4); имеются в виду колдуны.

Оттуда же:

Проявляют они неприязнь, хоть они и друзья, и клянутся порвать со мной, но нарушают клятву.

И еще говорю я в поэме, с которой обращаюсь к моему двоюродному брату, Абу-ль-Мугире Абд аль-Вах-хабу Ахмаду ибн Абд ар-Рахману, внуку Хазма, сына Талиба [99] , отвечая ему:

Остановитесь, спросите следы кочевья, где его обитатели: пронеслось ли над ними разрушение ночи и дня. Постойте над исчезающими, пустынными, оголенными, — кажется, что жилища их столь же сокрыты, как мысли.

99

Абу-ль-Мугира Абд аль-Ваххаб, как и его двоюродный брат Али, автор «Ожерелья голубки», был везиром халифа Абд ар-Рахмана V.

Люди не согласны насчет того, что тяжелее — разлука или разрыв. И то и другое — тягостное восхождение, красная смерть, черная беда и серый год, и всякий считает из этого ужасным то, что противоположно его природе.

Кто обладает душою гордой, любвеобильной, мягкой, доступной и устойчивой в обещании, для того ничто не сравнится с бедствием разлуки, так как она пришла намеренно, и замыслили ее превратности рока умышленно. Поэтому не видит он, чем утешить свою душу, и, обращая думы свои к какой-нибудь мысли из мыслей, постоянно находит в ней оживление своей страсти, и возбуждает она печали, причиняя ему страдания и побуждая его плакать о друге. А разрыв — это вестник забвения и разведчик прекращения любви.

Что же касается человека с душою томящейся, постоянно влекомой и обращающей взоры к любимой, беспокойной и переменчивой, то разрыв для него болезнь, влекущая гибель, а разлука — средство забвения и утешения. Я же считаю, что смерть легче разлуки, а разрыв навлекает одну горесть — и только, а если продлится он, то скорее всего вызовет усиление. Об этом я говорю:

Сказали они: — Уезжай! — может быть, утешение наступит, и захочется тебе его желать! И ответил я: — Смерть будет мне прежде утешения! Кто выпьет яд, раз его попробовав?

Я говорю еще:

Пленила душу любовь к ней; погубило ее отдаленье, И как будто страсть моя — гость, а душа — ему угощенье.

Я видел людей, которые прибегали к разрыву с влюбленными и добивались его умышленно, боясь горечи дня разлуки, и страданий, и грусти,

возникающей при расставанье. Такое поведение, хоть оно, по-моему, и не принадлежит к обычаям, угодным Аллаху, все же решительное доказательство того, что разлука тягостнее разрыва, — как же нет, если среди людей есть такие, которые прибегают к разрыву, боясь разлуки? Я не нашел никого в мире, кто бы прибегал к разлуке, боясь разрыва, а люди всегда избирают более легкое и берут на себя менее значительное, и мы сказали, что это не относится к похвальным обычаям только потому, что поступающие так ускоряют беду, прежде чем она опустится, и глотают горечь мирры раньше времени. Ведь может быть, того, чего они боятся, и не будет, и, может быть, тот, кто ускоряет неприятное, не зная наверное, что ему суждено, ускоряет свой приговор. Об этом я говорю:

Любящий не расстается с любовью — не из нас тот, кто избегает друзей. Так богатый живет жизнью бедняка, боясь бедности, а бедность его близ него поселилась.

Я вспоминаю, что у моего двоюродного брата Абу-ль-Мугиры есть стихи с той мыслью, что разлука тяжелее разрыва. Эти стихи из поэмы, с которой он обратился ко мне, когда ему было семнадцать лет или около этого. Вот они:

Или не терпится тебе, чтобы близок стал отъезд, и жаждешь ты, чтобы погнали медленного верблюда? Нет, беда твоя сокрушительна, и поистине, расставаться тяжело. Солгали те, кто утверждает, что пастбище разрыва вредоносно! Они не изведали глубины страсти, — ведь берут люди на себя всякое бремя. А разлука, поистине, если я люблю, — вожак к смерти.

У меня есть об этом длинная поэма, которая начинается так:

Нет равного дню с тобой и утру наслаждения прекрасным зрелищем и полным счастьем. Был этот день редким плодом бесплодной почвы, исправлением ошибки, сыном от бездетной. Вот дни молний сближения, для меня не обманчивых, когда сад любви еще не высох, И есть в нем красавица, чей сосок говорит ей: — Иди вперед! — а изар [100] говорит: — Останься! И тот и другой ее тянут, и алеет щека ее оттого, что ей стыдно пойти назад иль вперед. Ничто не несет мне недуга, кроме этих глаз, но ничто в мире, кроме них, не ручается за мое исцеление. Так и гадюки — ни в чем, кроме тела их, нет верного излеченья от их укусов.

100

Изар — плащ или покрывало, в которое закутываются мусульманки, выходя на улицу.

Разлука заставляла поэтов плакать на местах свиданий, и проливали они над следами потоки слез, и поили землю водою томления, вспоминая, что было с ними там, и завывали и рыдали, и оживляли следы любимых их погребенную страсть, и принимались они стонать и плакать.

Рассказывал мне один прибывший из Кордовы, которого я расспрашивал о ней, что он видел наши дома в Палатах Мугиса на западной стороне города [101] , и стерлись следы их, и исчезли их признаки, и скрылись места свиданий, и изменило их бедствие. И стали они бесплодными пустынями, после того как были населены, и безлюдными равнинами после толпы друзей; это одинокие развалины, что были прежде прекрасны, и страшные ущелья, раньше безопасные; там убежище волков, где раздается свист гулей, там игралище джинов и приют диких зверей после мужей, словно львы, и красавиц, подобных изваяньям, пред которыми расточали обильные богатства; рассеяно теперь единенье их, и оказались они в разных странах, подобные племени Саба [102] . И кажется, что эти разубранные опочивальни и украшенные покои, сиявшие, как сияет солнце, и рассеивавшие прекрасным видом своим заботы, когда объяло их разорение и охватило их разрушение, стали подобны разинутым пастям львов, возвещающим конец мира, и показывают они тебе, каков исход жизни его обитателей, и рассказывают, куда идет всякий, кого ты видишь стоящим. И становишься ты воздержанным в стремлении к благам мира, после того как долго воздерживался от пренебрежения ими.

101

Палаты Мугиса — один из кварталов Кордовы. Название объясняется тем, что в этой части города находился дворец Мугиса-румийца, предводителя отряда мусульман, завоевавшего Кордову в 711 г.

102

Поговорка.

Саба — название древнего племени и страны в Юго-Западной Аравии, со столицей Марибом. Племя Саба рассеялось по всей территории Аравии после знаменитого в мусульманской легендарной литературе прорыва Марибской плотины в конце VI в.