Ожерелье голубки
Шрифт:
Глава о забвении
Мы знаем, что все, что имеет начало, неизбежно должно иметь конец, кроме милости Аллаха, великого, славного, в раю для друзей его, и наказания огнем для врагов его. Что же касается явлений здешнего мира, то они кончаются, проходят, прекращаются и исчезают. Исход всякой любви ведет к одному из двух — или к похищению смертью, или к забвению возникающему. Мы находим, что душу одолевают какие-нибудь из сил, управляющих вместе с нею телом, и как видим мы душу, которая отказывается от утех и наслаждений, следуя разуму в повиновении Аллаху великому, или из лицемерия в мирской жизни, чтобы прославиться постничеством, — так же видим мы и душу, которая отвращается от желания встречать подобие свое из-за укрепившейся гордости, бегущей от измены или от постоянной отплаты злом в тайных помыслах. Это наиболее безупречное забвение; если же оно происходит не от этих
У меня есть поэма с порицанием забвения. Вот часть ее:
Когда она взглянет, живой мертв от взора ее, а если заговорит, ты скажешь: — Камни влажны.Любовь — как бы гость, посетивший мое сердце, — мясо мое для него угощение, а кровь — питье.Оттуда же:
Он терпит бедность, если за нею величие, хотя бы пролили на него облака огонь,Но скорбит при отрадах, что приносят безвестность ему, — ведь иногда в наслажденье мученье.Утешение, говоря вообще, делится на два разряда. Первый — утешение естественное; его называют забвением, и при нем становится пустым сердце и освобождается ум, и человек делается таким, как будто он совсем не любил. Утешение такого рода иногда приводит к утешившемуся упреки, так как оно возникает из качеств порицаемых и от причин, не вызывающих нужды в забвении, — это встретится и будет разъяснено, если захочет Аллах великий, — а иногда не навлекает оно упрека из-за действительного оправдания. Второй вид — утешение неестественное, вопреки душе, — его называют притворной стойкостью, и ты видишь, что человек высказывает твердость, а сердце его ужалено сильнее, чем от укола шилом, но полагает он, что одно зло легче, чем другое, или сводит счеты со своей душой, приводя доводы, которых не отвести и не разбить. Это такой вид утешения, за который не порицают утешившегося и не упрекают того, кто так делает, ибо возникает оно лишь из-за великого бедствия и случается только от сокрушительной беды, — либо по причине дела, которого не могут стерпеть свободные, либо из-за несчастья неотвратимого, что послано судьбами. Достаточно тебе знать о том, кому это приписывают, что он совсем не забыл, но помнит, и испытывает влечение, и стоит на том, что обещал, глотая горечь терпения. Вот обычная разница между забывшим и внешне стойким, — ты видишь, что если стойкий и проявляет крайнюю твердость и для вида бранит любимую и нападает на нее, он не потерпит этого от других. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:
Оставьте меня бранить возлюбленную, — поистине, если и порвал я с ней внешне, я ей не враждебен.И упреки мои любимой подобны вашим словам: — Поступал он прекрасно, и ниспослал ему бог бедствия.А забывший — противоположность этому, и все это бывает в соответствии с природой человека и сообразно тому, насколько она соглашается или отказывает, и сильна ли власть любви над сердцем или слаба. Об этом я говорю такие стихи, называя в них утешившегося притворно стойким:
Забывший любимых не таков, как утешающийся,. — суждение о неспособном иное, чем о том, кто не сделал умышленно.Подчиняющий душу не равен тому, кто ей внемлет, и стойкий от природы — не таков, как стойкий притворно.Причины, которые вызывают утешение, делящееся на эти два вида, многочисленны, и в соответствии с ними и по мере того, что из-за них случается, оправдывают утешившегося или порицают. К ним принадлежит пресыщение, речь о котором мы вели раньше, и поистине, любовь того, кто утешился из-за пресыщения, — не настоящая, и украсивший себя ею предъявляет притязание легковесное. Он только ищет услады и спешит навстречу страсти, и утешившийся таким образом забыл и достоин порицания.
Относится к ним также и переменчивость. Она сходна с пресыщением, но в ней есть добавочный смысл, и из-за этого смысла она более дурна, чем предшествующее, и человек переменчивый более достоин порицания.
К тем же причинам относится стыд, вложенный природою, который бывает у любящего и становится преградою между ним и намеком на то, что он испытывает. И дело длится, и вяло тянется срок, и изнашивается новизна дружбы, и возникает утешение. И если утешившийся таким образом окажется забывшим, он никак не справедлив,
Эти три причины коренятся в любящем и начинаются от него, и к нему пристает порицание за то, что забывает он из-за них ту, кого любит. Затем есть четыре причины, исходящие от возлюбленной, корень которых в ней. К ним относится разрыв; объяснение его свойств уже приводилось, но для нас неизбежно сказать о нем кое-что и в настоящей главе, к которой это подходит.
Разрыв, если продлится он, и участятся укоры, и станет непрерывна жизнь в разлуке, бывает воротами к забвению. Когда кто-нибудь был к тебе близок и затем порвал с тобой из-за другого, это никак не относится к главе о разрыве, ибо здесь подлинная измена; если кто-нибудь почувствовал склонность к другому, не имев прежде с тобой близости, это тоже ни в чем не касается разрыва, и тут только неприязнь. Об этих двух разновидностях будет речь потом, если пожелает великий Аллах. Разрыв же бывает со стороны того, кто был к тебе близок, а затем порвал с тобою из-за доносов сплетника, или совершенного проступка, или по причине чего-нибудь, что возникло в душе, но не почувствовал склонности к другому и не поставил никого иного на твое место. И тот из любящих, кто забыл подобным образом, достоин упрека скорее, чем при других делах, исходящих от любимой, ибо не произошло таких обстоятельств, которые могли бы оправдать забвение, и любимая не желает близости с тобою, а это нечто для нее необязательное. Выше ведь уже говорилось о долге близости и об обязанностях, налагаемых ее днями, — они заставляют помнить о возлюбленной и принуждают к верности обету дружбы. Но кто утешился и проявляет внешнюю стойкость и твердость, тот здесь оправдан ибо видит он, что разрыв длится, и не замечает признака сближения и знака возвращения. Многие люди считают допустимым называть этот вид забвения изменой так как внешность их одна; причины их, однако, различны, и поэтому разделили мы их в действительности.
Я скажу об этом стихотворение, где есть такие стихи:
Будьте же как люди, которых совсем я не знаю, — поистине, подобен я тому, кого вы не знаете и с кем вы не близки.Я точно отголосок, — что скажет всякий, на то отвечаю, и что хотите сегодня, то задумайте.Я скажу еще такой отрывок (три стиха из него сказал во сне, а проснувшись, я добавил четвертый стих):
Разве не угодно было Аллаху то время, когда казалась ты мне дороже души и близких?Но не замедлила рука разрыва, и свернули тебя ее пальцы, как свертывают свиток.Напоила меня терпеньем разлука с вами, как поила меня любовью близость из полного ведра.Нашел я, что близость, поистине, корень страсти, а долгая разлука — корень утешения.Я скажу также часть отрывка:
Когда б сказали мне раньше: — Позабудешь ты ту, кого любишь, -Я бы поклялся тысячей клятв, что не будет этого вовеки.Но вдруг наступил долгий разрыв — при нем утешиться неизбежно.Угодна Аллаху разлука с тобой — усердно помогает она моему исцелению,И теперь дивлюсь я утешению, а прежде дивился я стойкости.И вижу я, что любовь твоя — уголек под пеплом, который тлеет долго.И еще я скажу:
Была геенна в сердце от любви к вам, а теперь вижу я — это огонь Ибрахима [112] .Затем следуют три остальные причины, которые исходят от любимой, и люди, проявляющие при них стойкость, не заслуживают порицания вследствие того, о чем скажем мы, если Аллах пожелает, говоря о каждой из них.
К ним относится отчужденность, проявляемая любимой, и уклонение, пресекающее надежды.