Ожерелье королевы
Шрифт:
– Прошу меня извинить, сударыня, но вы, также как и другие, хотели этого, – парировал Калиостро.
– Как другие… Но вы хоть дадите мне время выбрать исповедника?
– Это будет напрасный труд, графиня, – ответил Калиостро.
– Почему же?
– Последним, кто взойдет на эшафот в сопровождении исповедника, будет…
– Кто? – в один голос выдохнули собравшиеся.
– Король Франции.
Эти слова Калиостро произнес столь глухо и скорбно, что на гостей повеяло леденящим дыханием смерти.
Несколько минут в столовой царило молчание.
Калиостро
Взгляд его упал на г-на де Таверне.
О, воскликнул тот, думая, что Калиостро собирается предсказывать его судьбу, – не говорите ничего, я не прошу вас об этом!
– А вот я прошу, – проговорил герцог де Ришелье.
– Успокойтесь, господин маршал, – ответил Калиостро, – вы – единственный из нас, кто умрет в своей постели.
– А теперь – кофе, господа, – предложил обрадованный предсказанием маршал. – Прошу вас!
Все встали.
Но прежде чем пройти в гостиную, граф Хага приблизился к Калиостро и спросил:
– У меня и в мыслях нет, сударь, убегать от своей судьбы, но скажите: чего я должен опасаться?
– Муфты, государь, – ответил Калиостро.
Граф Хага отошел в сторону.
– А я? – спросил Кондорсе.
– Омлета.
– Ладно, тогда я отказываюсь от яиц.
И он присоединился к графу.
– А мне, – проговорил Фаврас, – чего следует бояться мне?
– Письма.
– Благодарю.
– А мне? – осведомился Делоне.
– Взятия Бастилии.
– О, это меня успокаивает.
И он с улыбкой удалился.
– А теперь обо мне, сударь, – взволнованно попросила графиня.
– А вам, прелестная графиня, следует опасаться площади Людовика Пятнадцатого!
– Увы, – ответила графиня, – однажды я там уже заблудилась. Ну и намучилась же я, чуть голову не потеряла!
– Что ж, в следующий раз вы потеряете ее окончательно, графиня.
Г-жа Дюбарри вскрикнула и поспешила в гостиную. Калиостро двинулся было следом, но герцог де Ришелье остановил его.
– Одну минутку! Вы не сказали ничего Таверне и мне, дорогой чародей.
– Господин де Таверне попросил меня ничего не говорить, а вы, господин маршал, ни о чем не спрашивали.
– И продолжаю просить! – стиснув руки воскликнул Таверне.
– Послушайте, граф, чтобы доказать свое могущество, не могли бы вы угадать кое-что, известное только нам двоим?
– Что же? – с улыбкой осведомился Калиостро.
– Скажите: отчего наш славный Таверне торчит сейчас в Версале, вместо того чтобы спокойно жить в своем чудном поместье Мезон-Руж, которое король три года назад выкупил для него?
– Нет ничего проще, господин маршал, – ответил Калиостро. – Десять лет назад господин де Таверне пытался подсунуть свою дочь мадемуазель Андреа королю Людовику Пятнадцатому, но у него ничего не вышло.
– Однако! – проворчал Таверне.
– А теперь он пытается подсунуть своего сына Филиппа де Таверне королеве Марии Антуанетте. Спросите
– Ей-богу, – дрожа, воскликнул Таверне, – этот человек – чародей, провалиться мне в тартарары!
– Мой старый друг, – заметил маршал, – не следует с такою развязностью упоминать потусторонний мир.
– Какой ужас! – пробормотал Таверне и повернулся, чтобы попросить Калиостро никому не проговориться, но того уже и след простыл.
– Пойдем, Таверне, пойдем в гостиную, – сказал маршал, – а то они выпьют кофе без нас или он остынет, что будет весьма прискорбно.
С этими словами маршал бросился в гостиную.
Но она оказалась пуста: ни у одного из гостей недостало смелости вновь оказаться лицом к лицу со зловещим оракулом.
В канделябрах горели свечи, на столе дымился кофе, в очаге потрескивали поленья.
Но все это никому уже не было нужно.
– Силы небесные! Кажется, дружище, нам придется пить кофе вдвоем… Что за черт? Куда же он запропастился?
Ришелье оглянулся, но старичок последовал примеру остальных и улизнул.
– Ну что ж, – по-вольтеровски насмешливо проговорил маршал, потирая белые высохшие руки, пальцы которых были унизаны перстнями, – зато я единственный из них, кто умрет в своей постели. Вот так-то – в своей постели! Я верю вам, граф Калиостро. В своей постели и, быть может, не очень-то скоро? Эй! Камердинера ко мне, и капли!
В гостиную с флаконом в руке вошел камердинер, и они с маршалом последовали в спальню.
Часть первая
1. Две незнакомки
Зиму 1784 года, это чудовище, набросившееся на шестую часть Франции и рычавшее у каждой двери, мы с вами еще не видели, поскольку сидели в столовой у герцога де Ришелье, дышавшей теплом и всевозможными ароматами.
Заиндевелые окна – это тоже одна из разновидностей роскоши, которую природа дарит живущему в роскоши человеку. Для богача, завернутого в меха, или плотно укупоренного в собственной карете, или нежащегося в вате и бархате в натопленных покоях, у зимы есть и алмазы, и пудра, и золотая вышивка. Любая изморозь – это лишь украшение декораций, а ненастье – их перемена, за которой богач наблюдает из окон и которую производит этот великий и вечный машинист сцены по имени Господь.
Разумеется, тот, кто сидит в тепле, вполне может любоваться черными деревьями и находить прелесть в грустных необозримых равнинах, спеленутых зимою.
Тот, кто ощущает нежные ароматы приближающегося обеда, может порою вдохнуть сквозь приоткрытое окно терпкий запах северного ветра, стужи и ледяного снега и лишь освежит тем самым свои мысли.
И наконец, тот, кто после дня, проведенного тихо и приятно, тогда как миллионы его сограждан испытывали страдания, растянется под пуховой периной, на тонких простынях нагретой постели, – тот может, подобно эгоисту, упомянутому Лукрецием и прославленному Вольтером, найти, что все прекрасно в этом лучшем из миров.