Ожерелье с рубином
Шрифт:
– Дело в том, что мы сейчас испытываем некоторые финансовые затруднения. Понимаете, я любил азартные игры, - сказал Игорь Валентинович, - и в итоге спустил на покер и рулетку больше половины всех своих денег. Так что мы с Лерой, к сожалению, не можем позволить себе такой роскоши, как дорогой особняк, чего нельзя сказать об Инге, которая обязана своему богатству нашему отцу, оставившему ей громадное наследство.
Когда он закончил говорить, в комнату вошла его сестра и дала мне листок клейкой бумаги и ручку. Я заметил и сказал ей, что чернила в ручке уже заканчиваются, поэтому ещё на пару листов бумаги, вероятно, хватит, а потом нужна будет новая ручка. Инга Валентиновна ответила, что завтра обязательно купит новую. Евгений Александрович
Но случайно в спешке, передавая ей лист бумаги, я уронил на пол блок из клейких листов и ручку. Я знал, что в этой семье очень не любят людей, служащих в правоохранительных органах, и пытаются критиковать все наши поступки, поэтому я, стараясь сохранить спокойное лицо, быстро поднял бумагу и ручку и с извинениями вручил их Инге Валентиновне. Она сказала, что не видит в этом ничего страшного, однако выражение её лица очень точно демонстрировало её истинное отношение к произошедшему и ко мне лично. А это выражение было таким, каким оно могло быть если бы эти вещи уронил человек с кривыми руками, который по определению не может ничего сделать так, как следует. Передо мной фактически предстала немая сцена: Инга Валентиновна сначала многозначно посмотрела на меня, а затем также многозначно посмотрела на ручку и блок бумаги, Евгений Александрович отрешённо смотрел на пол, все остальные переводили взгляд с меня на Ингу Валентиновну, а я осторожно, но при этом сохраняя невозмутимый вид, смотрел на поднятые мной вещи.
Наконец, мой бывший коллега решил разрядить обстановку и перейти к делу. Он сказал:
– Господа, в связи с кражей дорогого ожерелья мы с младшим лейтенантом Казаковым с вашего позволения поговорим отдельно с каждым из вас. Я надеюсь, что мы сможем найти пропавшее украшение, используя полученную от всех вас информацию, и найдём человека, укравшего его, если ожерелье действительно кто-то украл. Сначала мы бы хотели поговорить с потерпевшей. Инга Валентиновна, Вы не возражаете?
– Не возражаю, - ответила потерпевшая. – Кстати, может быть вам будет удобнее, господа, если со мной вместе будет отвечать моя дочь Мариночка. Она сможет дополнить и исправить меня, если я где-то ошибусь из-за своей памяти, которая уже давно находится в плохом состоянии.
– Хорошо, - сказал Евгений Александрович. – Вероятно, так действительно будет удобнее для всех. А всех остальных я попрошу не выходить из этой квартиры до выяснения всех обстоятельств. Насколько я понимаю, для всех вас подготовлены в этой квартире комнаты, так что в случае, если расследование пойдёт медленно и займёт более суток, в чём я очень сильно сомневаюсь, вы сможете заночевать здесь без каких-либо проблем.
После этого мы в сопровождении Инги Валентиновны и Марины Рубцовых вышли из гостиной.
Комната, где расположились Рубцовы, была очень просторной. В двух противоположных углах стояли кровати. На стене напротив двери, в которую мы вошли, располагалось окно, под ним стоял стол с двумя большими деревянными стульями, обшитыми какой-то тканью, ценность которой я определить не мог из-за отсутствий у меня достаточных знаний в области тканей. На стулья сели Евгений Александрович и Инга Валентиновна, а мы с Мариной сели на одну из кроватей. Мой коллега спросил:
– Уважаемая Инга Валентиновна, не могли бы Вы рассказать нам историю этого ожерелья? Как оно попало к Вам?
– Оно мне досталось в наследство от моего покойного отца, - сказала потерпевшая. – Вообще, он всегда хотел отдать его тёте Юлии, но незадолго до смерти отца они поссорились из-за какой-то глупости, поэтому он написал новое завещание, в котором завещал мне это ожерелье, а тётке не досталось ничего. Я предлагала ей забрать у меня его или хотя бы продать за бесценок, но тётка была расстроена и отказывалась брать у меня это дорогое украшение.
– А какова цена этого ожерелья?
–
Услышав эту сумму, я чуть не вскрикнул от поразившего меня шока, а Евгений Александрович без тени удивления попросил меня пойти и пообщаться с Юлией Дмитриевной, пока он сам продолжит беседу с Рубцовыми, после чего я постарался взять себя в руки и пошёл обратно в гостиную.
Юлия Дмитриевна весело о чём-то разговаривала с хозяевами дома, когда я вошёл и попросил её поговорить о краже наедине со мной. Она сказала Игорю Валентиновичу и его жене, что расскажет им свою историю до конца, когда вернётся, и пошла передо мной в свою комнату.
Комната Воронцовой была немного меньше комнаты Инги Валентиновны и её дочери. Мебель была очень похожа на ту, что была в комнате Рубцовых, но кровать была одна, а одну стену целиком закрывал тёмно-коричневый шкаф.
Я и Юлия Дмитриевна сели на стулья, которые были очень похожи на стулья из комнаты Инги Валентиновны и Марины Рубцовых, и я спросил, что она знает об ожерелье. Воронцова ответила, что это украшение и достаточно крупную сумму денег её брат действительно собирался подарить ей, однако, однажды она была приглашена на празднование совершеннолетия Марины Рубцовой, на которое не смогла прийти из-за подписания в тот день важного контракта с партнёрами принадлежавшей ей тогда компании. Тогда её брат решил, что для Воронцовой бизнес-партнёры важнее, чем её собственная семья, и переписал своё завещание так, что ожерелье должно было достаться Инге Рубцовой, а деньги, которые сначала должны были перейти к Юлии Воронцовой, по новому завещанию достались Марине Рубцовой. Как сказала Юлия Дмитриевна, она, конечно, сильно обиделась на брата, который так с ней поступил, и на обеих Рубцовых, которые, по её словам, забрали всё себе и даже не вспомнили о своей родственнице Воронцовой, но она считает, что всё происходит к лучшему, поэтому старается не вспоминать ту ситуацию и уж точно не собиралась красть украшение у своей племянницы.
Надо сказать, я слабо верил в безупречность Воронцовой, потому что всё-таки у неё был очень серьёзный мотив: забрать то, что изначально должно было принадлежать ей. Но больше ничего я пока не мог с неё взять, поэтому я поблагодарил её за информацию и сказал, чтобы она продолжала сидеть в гостиной, а сам отправился к Рубцовым, которых всё ещё допрашивал мой консультант.
Когда я вошёл, Евгений Александрович предложил мне вместе с ним обследовать эту комнату, поскольку в ней лежало ожерелье до момента кражи, и мы могли бы найти здесь какие-либо улики.
При осмотре я нашёл на столе бумагу, на которой был написан весь русский алфавит, цифры и знаки препинания. Под всеми буквами, символами и цифрами были написаны какие-то числа в странном порядке. Однако, Марина объяснила мне, что это её личная бумага и к краже ожерелья она вряд ли имеет какое-то отношение.
На полу возле кровати Инги Валентиновны был обнаружен осколок драгоценного камня. Однако, Марина Рубцова справедливо предположила, что найденный объект, вероятно, был не осколком того ожерелья, которое мы ищем, а камнем с картины, которая висела прямо над тем местом и была сделаны из мелких осколков драгоценных камней. Но всё-таки мы с Евгением Александровичем не были в этом так уверены, поэтому предложили показать этот драгоценный камень горничной, которая должна знать его происхождение. Но оказалось, что Инга Рубцова просила свою дочь послать горничную в магазин за новой ручкой вместо той, которая была у Инги Валентиновны до сих пор. Я рассердился из-за этого происшествия и еле сдерживаясь попросил обеих Рубцовых впредь поступать так, как скажем мы с Евгением Александровичем, и больше никого не просить покидать помещение до выяснения всех обстоятельств. Они извинились и пообещали, что в дальнейшем будут поступать только так, как мы им скажем, хотя по ним было видно, что они недовольны тем, что в этом доме командую я.