Ожидание шторма
Шрифт:
— А я почему-то думала, на гитару. Он так хорошо про пальцы говорил.
— Нет. На саксофон... Одевайся.
— У меня нет сил подняться с кровати, — призналась Аленка.
— Я скажу, что тебя не нашла.
— Все равно не отвяжутся.
В кабинете начальника госпиталя Аленка увидела только двух офицеров.
— Извините, мне нужен начальник, — сказала она. И хотела выйти.
— Не торопитесь, прекрасная девушка, — сказал немолодой тучный полковник. — Вас зовут Аленка?
— Да.
— Вот и отлично. Мы вас
Капитан был намного моложе полковника и, как показалось Аленке, серьезнее, За все это время он даже не шевельнулся и только смотрел на Аленку пристально, точно просвечивал рентгеном. Растерянность, коснувшаяся было Аленки, сменилась любопытством. Девушка неторопливо прошла в глубь кабинета. И опустилась в низкое неуклюжее кресло, покрытое мятым холщовым чехлом.
Каиров спросил:
— Аленка, вы знакомы с шофером Николаем Дешиным?
— С шофером Николаем — да... Но я не знаю, как его фамилия.
— Посмотрите, пожалуйста, — сказал капитан Чирков и вынул из лежащей перед ним папки крупную фотографию Дешина.
— Что он натворил? — мельком взглянув на фотографию, спросила Аленка.
— Это он? — повторил вопрос Каиров.
— Да.
— Он ваш друг?
— Мы знакомы, — спокойно, с внутренним достоинством ответила девушка.
— Давно?
— С февраля месяца. Он приезжал сюда.
— Часто? — спросил Чирков и почему-то смутился. Кончики его ушей покраснели очень заметно.
— Три раза.
— Один? — доброжелательно поинтересовался Каиров.
— Нет, — покачала головой девушка, перевела взгляд на Чиркова и ответила так, будто спрашивал капитан: — Он приезжал с майором.
— Вы знаете фамилию майора? — Голос у Чиркова был напряженный, словно он через силу выдавливал слова.
— Не интересовалась, — виновато призналась Аленка.
— А в лицо его помните?
— Видела один раз.
— Он здесь есть? — Чирков положил перед . ней несколько фотографий.
Аленка быстро нашла фотографию майора Сизова:
— Вот он.
— Вы не путаете?
— Нет. Я его запомнила. Он посмотрел на меня так... Я поняла, что не понравилась ему.
— У женщин есть такое чутье, — заметил Каиров.
— Есть, — подтвердила Аленка.
— К кому он приезжал? — спросил Каиров.
— Не знаю.
— Жаль. — Каиров сокрушенно покачал головой. — Очень жаль. Мы на вас крепко рассчитывали, Аленка.
— Если нужно, я постараюсь узнать.
— Мы были бы вам за это благодарны, — сказал Чирков и неожиданно улыбнулся Аленке. Хорошо, нежно.
И она твердо ответила:
— Я узнаю.
— Только делать это нужно, не привлекая излишнего внимания, — пояснил Каиров. — Между прочим... Понятно?
— Да, — тихо и серьезно ответила Аленка.
— Пусть это будет вашим комсомольским поручением. Боевым поручением, — сказал Каиров, любивший (а что делать?!) громкие фразы.
— Я приеду к вам завтра в это время, — сказал Чирков, вставая. — Срок достаточный?
— Вполне. — Аленка тоже поднялась.
— До
Автобиография
«Я, Чирков Егор Матвеевич, родился 2 апреля 1917 года в семье юриста. Отец мой, Чирков Матвей Романович, был членом Минской городской коллегии адвокатов. Мать — домохозяйка.
В 1924 году мы переехали в город Борисов, где отец работал в нотариальной конторе, а я учился в средней школе. В 1927 году я был принят в пионеры, в 1933 году — в члены ВЛКСМ. Общественные поручения выполнял. Был редактором школьной стенной газеты.
В 1935 году я поступил в Московский юридический институт, который окончил в 1940 году.
В армии с первых дней войны.
Был женат. Но недолго, с января по август 1938 года. С гражданкой Татьяной Обмоткиной мы не сошлись взглядами на жизнь.
Родители мои погибли в 1941 году при бомбардировке города Борисова.
Под судом не был,
Родственников за границей не имею,
Естественная убыль
— Что я ему скажу? — испуганно спросила Татьяна.
— Уж не знаю, не ведаю, — пряча взгляд, заявила Марфа Ильинична, и второй подбородок ее неприятно колыхнулся.
— Он не поверит.
— Его дело... Только появляться близ тайника, тем паче товар туда класть, не советую.
— Он сказал, что вы ему должны две тысячи.
— За кирпичи? Разбогатеет быстро, — сказала как отрезала Марфа Ильинична, махнула при этом рукой и покраснела.
— Он приносил не кирпичи.
— Мне неизвестно, и тебе тоже.
— Вы никогда никому не верите, — вздохнула Татьяна.
— Это мой недостаток.
— С недостатками нужно бороться.
— О, если бы только с недостатками! До них руки не доходят.
— Марфа Ильинична, вы заговорите кого угодно.
— Верно, Танечка. Сызмальства я заикалась. Потом выровнялась. И теперь тараторю, удержу нет. Жан другой раз начнет на инструменте репетировать. Я к нему с разговорами. Он у меня послушный, вежливый. И то взмолится: «Мама, вы кричите так, что я барабана не слышу».
— Вам хорошо шутить, — горестно заметила Татьяна. — А что я скажу ему?
Марфа Ильинична уклонилась от ответа:
— Дай воды попить.
Они прошли на кухню.
— У меня квас есть, — сказала Татьяна.
— Лучше воды. Я квасом не напиваюсь.
Крякнув громко и неприятно, Марфа Ильинична поставила опорожненный стакан на подоконник. И повернулась спиной к окну, которое крест-накрест было заклеено узкими полосками марли.
— Ты, Татьяна, не печалься. Положись на меня. Твой, он человек осторожный, даже мне не рискует показаться. Он все разумеет. Передай ему — наперед товар, пущай к тебе приносит. Когда я сама носить буду, когда ты... Ни у кого подозрения это вызвать не может. Ты моя клиентка довоенная. Ясно?