Ожидание (три повести об одном и том же)

Погодин Радий Петрович

– Жаль, что Варька с нами не хочет… Тебе она нравится или ты выше?

– Выше! – заорал Васька.

Славка посмотрел на него грустно. Сказал:

– Не ори…

Он промахнулся веслом. В брызгах над лодкой вспыхнуло семицветие.

– Красота, – прошептал Славка.

На нежных заревых красках они увидели отражение землечерпалки. Землечерпалка стояла в широком водном канале, который уже успела прорыть минувшим днём.

Старик Власенко велел мальчишкам гнать лодку быстрее. Он суетился

на корме, вставал, чтобы взглядом поспеть вперёд.

На носу землечерпалки стоял мастер в трусах и домашних шлёпанцах с часами «победа» на волосистом запястье. Он уставился на старика непробуждёнными глазами.

– Здравствуйте, – поклонился ему старик. – Извините, для какого же дела вы сюда в камыш забились?

– Канавы копаем для рыбных мальков… – Мастер втянул носом розовый утренний воздух, сморщился, как от крепкого нашатырного спирта, выгнал блаженным чохом остатки сна и конфузливо улыбнулся. Он узнал старика по картинке в газете, сказал «здрасте» и выпалил, словно ему поручили сообщить деду радостное постановление:

– Вы, дядя, теперь ступайте обратно на печку. Продолжайте, товарищ, свой заслуженный отдых. Мы тут колыхнём это дело враз.

Мастер объяснил уважительно, что землечерпалку нарядили сюда из рыбного треста после статьи в одесской газете, потому что много пришло от народа писем. Они постояли, покуривая и покашливая, чтобы израсходовать время вежливости и приняться за свои прямые дела. Пожав руку мастеру землечерпалки, похвалив начальство, которое подумало, наконец, о рыбьем приплоде, старик сел в лодку и пустился в обратный путь.

Всю дорогу домой дед молчал, сидел к мальчишкам спиной. Он как будто не радовался за мальков, которые надышатся теперь от морской волны, наберутся сил, чтобы жить.

Дома старик улёгся на печку, выставил бороду вверх, неподвижный и молчаливый. Потом пугливо вскочил и пошёл в сад. Он бесполезно топтал комковатую землю под шатровыми яблонями, отозревшими лёгкими вишнями, под ветвями пахучей айвы, которую а этих местах называют гутулей. Бабка Мария тоже гуляла в саду – делала вид, будто сердится на сорняк – траву, проросшую под деревьями. Она дёргала дикие стебли, складывала их на руку снопом.

– И чего вы сегодня ходите? – говорила она деду. – Вы бы легли на диван.

Старик глядел в засохшее небо.

– Не лягу я на диван… Я теперь, Мария, навсегда лягу. Вот здесь, в небесную тень под забором… Мария, готовьте моё снаряжение. Пора мне бежать к сотоварищам.

– Может, вам для такой цели новый костюм надеть и штиблеты?

– Не смейтесь, Мария. Я перед сотоварищами во всём рыбацком предстану.

Бабка отряхивала корни травы. Старик смотрел на неё долгим сердитым взглядом.

– Какая у меня перед людьми

должность? На базаре даже эта глупая Ольга подзаныром торговать перестала. В затоне на судах вахтенные дежурят. А я, выходит, забор стерегу. Говорят, по традиции. А уж какая это традиция – забор охранять… Была от меня польза рыбьим малькам, чтоб не гибли. Сколько я за три года канав накопал, столько землечерпалка за три дня наработает.

Мальчишки сидели возле дверей на скамейке, опустив грузные от сочувствия головы.

– Всё из-за твоей газеты, – прошептал Славка.

– Мелешь, – ответил ему Васька тоже шёпотом.

ВАРЬКИНА БАБУШКА ГНЁТ СВОЮ ЛИНИЮ

Варька шла домой. Чтобы не думать ни о чём, она пела.

Возле Варькиного дома куры ныряли в горячую пыль. Пашка и Петька боролись в обхват. Варька брызнула на братьев водой из ведра. Братья воинственно зашумели носами.

– Вы, самоеды, бабушка где? – спросила Варька.

Братья переглянулись. Встали рядком, подтянули штаны повыше, к самому горлу.

– Батька бушует, – сообщил Пашка.

– Он тебя драть будет, – сказал младший, Петька, жалостливо оттопырив губу. – Нас уже драл.

Варька поставила рыбу на крыльцо. Батька дерёт не шибко, он больше ярится и делает вид, что страшен. Придётся побегать. По такой жаре!

На крыльцо выскочила бабка. Босиком. Закричала на братьев:

– Я вам чего велела? А вы чем занялись?

Братья трусцой побежали к забору, к большой куче будылья. Набрали по охапке и направились в дом. Впереди Пашка, позади Петька, выпятив животы барабаном.

Бабушка увидела ведро с рыбой. Схватила его, заметалась по двору.

«Окатить бы себя водой из колодца», – подумала Варька.

Бабка спрятала рыбу.

– Бушует, – сказала она. – Ты уж, Варька, не возражай.

Бабушка подтолкнула Варьку в дом, впереди себя. Заголосила с порога:

– Да нешто я думала!.. Упаси бог, я по дурости!

Бабушкин голос стал пустым, визгливым – словно скребли по железу.

Отец прицеплял возле зеркала галстук. Ворот полосатой рубашки был смят.

– Варька, – сказал он, – попроси мою тёщу, твою разлюбезную бабушку, пускай она смолкнет.

Отец заправил рубашку, стянул брюки ремнём туго, так что слова у него стали прерываться и хрипнуть. Ворот рубахи не слушался – торчал вперёд.

– Я вам кто?! – закричал отец, подскочив к бабушке. – Вы чего добиваетесь? Чтобы я сам себе в лицо наплевал? Чтобы я потерял о себе последнее представление?

Бабка собирала на стол тарелки. Она вздыхала, с раскаянием закатывала глаза.

– Я же ж сослепу. Не шуми, свою крупицу и воробей тянет.