Ожидание
Шрифт:
А на пятёрки как раз гораздо проще. Тут не в отметках, конечно, дело. А вообще. Просто выучил, быстро ответил — и ты свободен, как ветер. Живёшь в своё удовольствие! Читаешь, бежишь на каток. Друг к тебе пришёл — пожалуйста. Никто у тебя над душой не стоит. И тебе легко, и людям приятно. Родители сами в школу бегут на собрание. Их и не удержишь!
— Каждый выбирает по вкусу, — смеётся дедушка. — Некоторым, наоборот, нравится, чтоб над ними с палкой стояли.
— Нет, мне не нравится, — говорю я.
— Как хочешь. Я не уговариваю.
— Я всё равно историком буду, — хмуро говорит Алёша.
Он хочет как дедушка. У нас дедушка — историк.
— Возможно, — говорит дедушка.
Он только вот почему сомневается. История — это такая наука, главная. Она изучает, как люди жили. А люди всегда жили в полную силу, поэтому есть что изучать. И Алёше хватит. Но Алёша позволяет себе жить кое-как, на троечку. Это дедушку удивляет…
— Что-то ты, дед, больно разговорился, — смеётся бабушка. — Говоришь, говоришь! А магазин на обед закроют.
— Всё равно буду историком, — говорит Алёша. — Не кое-как!
— А я буду Зюкой! — кричит мой брат Андрюша.
Он встал на четвереньки и по комнате бежит. Уже хочет мыло съесть! Он его схватил. Но это же туалетное мыло! Зюка о таком мыле и не мечтал. Интересно, кто бы ему в эвакуации дал есть туалетное мыло? Его людям-то не хватало. Даже голову мыли хозяйственным мылом, такое было время.
Но Андрюша не понимает. Он тёте Лере никак мыло не отдаёт. Хрюкает! И носом тычется в подол. Тётя Лера уже сердится, а Андрюша всё тычется. Андрюшу очень трудно остановить, если он разыграется.
Дядя Гена тоже не может остановить. Он хотел Андрюшу на руки взять, но Андрюша брыкается. И так хрюкает!
— Прекрати сейчас же, Андрей! Слышишь? — говорит дядя Гена.
— А я не Андрей! — кричит Андрюша. И ещё громче хрюкает.
К окну подбежал на четвереньках и занавеску зубами тянет. Так ведь можно и разорвать.
— Андрюшка! — кричит дядя Гена. — Сейчас дождёшься!
Бабушка на улицу дверь открыла, веник взяла. Как взмахнёт веником:
— Зюка! А ну пошёл, бесстыдник, во двор!
Андрюша хрюкнул и сразу выбежал.
— Я тоже Зюкой хочу! — закричал брат Серёжа.
И выскочил за Андрюшей на четвереньках. Теперь самый младший брат, Всеволод, ползёт. У него руки короткие! Он животом за порог зацепился. Но всё-таки перелез и свалился в траву. Теперь визжит. Он будто такой маленький поросёнок. Я тоже в траве барахтаюсь и визжу. Мне трава уже в рот попала. Я пятачком тычу Всеволода, а он катается на спине и смеётся. Мы такие игривые Зюки!
Вдруг меня кто-то лягнул. В скулу. Больно всё-таки. Я смотрю — это Андрюшка. Он опять лягнул. И ещё кричит:
— Я тебя лягаю! Ты видела?
— А поросята не лягаются, — говорю я. — Ты что — лошадь?
Тут бабушка откуда-то нам кричит:
— Эй! Вы где? Идите сюда!
Мы на дорогу выскочили. У нас перед дачей заросшая дорога — в гусиной лапке, мелкая такая трава. А где же бабушка? Только сумка стоит, а в сумке — бутылки из-под
Никита свалился, и велосипед отлетел в лопухи. Теперь там колёсами крутит. Думает, он ещё едет. А Никита коленку трёт и кричит:
— Я из-за вашей сумки чуть не упал!
— Ты как раз упал, — говорю я.
— Нет, я спрыгнул, — отказывается Никита.
— А вот упал, — говорю я.
— Ты сама в крапиву упала, — говорит Никита.
Это я упала ещё весной. Нашёл что вспомнить! Мне дедушка только-только привёз двухколёсный велосипед «Школьник». И я, конечно, сперва упала. Мне так обидно стало из-за этой крапивы! А дедушка смеётся! Я говорю: «Ты зачем мне купил этот велосипед?! Он в крапиву падает!» А дедушка ещё сильнее смеётся. Я тогда быстро влезла на велосипед и вдруг сразу поехала. Больше уже не падала.
— Думаешь, ты из-за нашей сумки упал? — говорю я. — Просто ты не умеешь ездить.
— Я в самом густом лесу ездить могу! Ни одного дерева не задену!
— Врёшь! Ещё как заденешь!
Мы с Никитой так друг на друга смотрим.
Раньше мы с ним очень дружили, а теперь не очень. Сама не знаю почему. Так получается. Я ему отвечу, и он мне ответит. И сразу поссоримся. Вера Семёновна, Никитина бабушка, считает, что было гораздо лучше, когда мы вообще разговаривать не умели. Мы тогда с Никитой ходили за руку. За руку друг друга возьмём и идём молча. Никита мне даст конфету. Если, конечно, есть. Потом я ему дам. Если в кармане найду. И опять идём, молча.
Но мы с Никитой рано начали разговаривать. Я просто не закрывала рта. Дедушка уже не может, говорит: «Где там у тебя выключатель?» У меня выключателя нет, я не телевизор. А вот Никита был тогда молчаливый, это верно. Придёт к нам на дачу: «Здравствуйте». Все, конечно, ответят. «Давай рисовать?» — предложу я. А Никита уже больше не говорит. Сразу берёт карандаш и рисует. Молча. Бабушка говорит: «Ну, Никита, что скажешь?» Никита поднимет голову, задумается. «Здравствуйте», — скажет. «Да это мы уж слыхали», — смеётся бабушка. Тут дедушка говорит: «Что нового, Никиток?» Никита опять подумает-подумает, потом опять: «Здравствуйте». И дальше рисует. «Очень ново, — смеётся дедушка. — С тобой не соскучишься». — «Он просто не хочет, — говорю я. — Он может, но он сейчас не хочет…»
Мне с Никитой никогда не скучно. Он же мой старый друг.
— Может, ты правда спрыгнул, — говорю я. — А у нас бабушка потерялась. Ты не видел?
А Никита говорит вдруг:
— Отдавай Адика! Это всё равно мой кот, а не твой!
Вот мы из-за чего последнее время ссоримся. Из-за Ардальона. Тут Андрюша кричит:
— Вон она! Вон! За шиповником!
Какая у нас бабушка! Это не бабушка, а прямо пройда. За шиповник залезла и там лежит в траве. Думает, мы её не найдём. И ещё выглядывает! Мы её сразу нашли, от нас не скроешься.