Оживление
Шрифт:
Но как в чужом паспорте могла оказаться моя фотография? В коридоре, конечно, было темно, но все-таки - какое совпадение! Кажется, великий гипнотизер Вольф Мессинг как-то в поезде показал контролеру бумажку и сказал, что это билет. Все это не так просто, как кажется, может, я тоже гипнотизер? Ловко тогда я внушил боцману, что я - Жданов, он мне поверил и ...посадил в эту вонючую каюту. Гениально! Другим способом мне никогда не удалось бы привлечь внимание такого количества народу, таких девушек и достигнуть полного дна "Адмирала Нахимова".
Фамилия Жданов, конечно,
– Здравствуйте, Феликс Эдмундович!
– Здрассьте, здрассьте, Федор Михайлович!
– Вы принесли сегодня нам всем бутерброд?
– Как поживает Маргарита Михайловна?
– Вера Евгеньевна, у Вас прекрасный голос!!!
Вот простая русская фамилия - товарищ Крупский.
– Товарищ Крупский? Где-то я о вас уже слышал.
– Как же, как же, мы вместе с Яичницей исключали вас из комсомола. Помните, вы тогда еще ударили одну особу, италианочку, по задней сладкой части, она прямо сама просилась - ну еще разик, наддай, ну, покрепче приложись, вот так, вот молодец, а теперь по левой, а теперь по правой, по левой, по правой. Колышется.
Где ты теперь, наша италианочка? Кто теперь вызывает эти волнующие колебания?
Я лег на бок и закрыл глаза. Железная стенка каюты дрожала от близкого соседства с машиной. Здесь было еще жарче, чем на верхней палубе под солнцем, где теперь, наверное, разлеглись мои девицы. Оксана легла на живот и расстегнула лифчик. Как всегда хочется, чтобы девушка приподнялась, а лифчик остался бы лежать, будто все еще прижатый сладкой массой. В Прибалтике, говорят, есть нудистские пляжи, а у буржуев вообще на пляже все ходят без лифчика. Представляю, как из воды выходит такая француженка, по блестящему телу стекают струйки воды, а потом последние капли остаются висеть под грудью, и так хочется провести по ним рукой, чтобы осталась гладкая поверхность. Я перевернулся на другой бок.
И как вообще можно спокойно идти по такому пляжу, когда все девушки вокруг - полуголые? Во-первых, сразу подымится зебб, и плавки будут сильно мешать. Во-вторых, идти в таком положении, например, за мороженным, очень неудобно. Они все это заметят, уставятся и будут смотреть, и обязательно споткнешься. Да и как им самим, неужели приятно, чтобы каждый дурак смотрел им не в глаза, а на грудь? Как в том анекдоте про Людмилу Зыкину. Кому-то, конечно, было бы приятно, если бы не пускать на пляж пенсионерок.
Но пенсионеров-то как раз на таких пляжах - добрая половина.
– Коган Вы читали сегодня номер "Вечерней Одессы"? Нет? Там очень хорошая статья о нашем Бульбе Любарском с третьего этажа из этой ужасной квартиры и всей его жизни в нашем дворе и как потом он поехал в Израиль там ему не понравилось так он таки поехал в эту Америку на этот Бич сапожником потом банкиром там мучился и уже хотел вернуться и он все-таки вернулся старый идиот где его ждали давно и надолго и теперь он не хочет платить за свои коммунальный свет потому что его сосед не спускает в туалете и не выключает воду которой нет уже четыре года на нашей большой
– Муля, я знаю, - спокойно говорит его сосед, осторожно кусая багряный помидор и поглядывая, прищурясь, на ближайшую незнакомку.
– Дэвочка, вы хотите пэрсик!
– с утверждением и надеждой.
А какие в Одессе на пляже есть могучие бабы, килограмм на 200-300! Лежать и сидеть они не могут, потому что не могут потом встать, поэтому они стоят, загорая с маленьким листиком на носу, а иногда все-таки заходят в воду, и это надо видеть - этот спуск ледокола, рассекающего любую волну.
Но я люблю только стройных и худеньких...
Смотреть издалека на полуголую девушку еще можно, а вот вблизи, да еще разговаривать - уже совсем тяжело. Язык заплетается, руки трясутся, глаза бегают, спина потеет. Как, например, ей скажешь:
– Дама, у вас по левой груди мороженное потекло.
Тут она начнет яростно вытирать белую струйку, а другая еще скажет:
– Вы не будете так добры, вытрите сами!
– А можно языком слизнуть?
– Как вам будет удобно.
И скромно так подвинется по-ближе и подставит.
Но еще сильнее - это в Германии. Там просто все бани - общие...Поэтому туда народ так и рвется, особенно ученые - математики, физики, программисты. Намылил ты, предположим, себе голову, а тут к тебе подходит такая немочка и просит - потрите мне спинку, пожалуйста, - нагибается, и становится на четвереньки. А мыло в глаза-то лезет. Ну я, конечно, не будь дураком, натер бы ей крепко, а потом бы еще и веничком отхлестал. Немочке, понятное дело, наши сибирские морозы и не снились, а у нас без сильной такой бани никак нельзя, даже в жару, а про зиму и говорить нечего. Смотрю, она аж вся закачалась, бедненькая, голова, груди болтаются, ноги уже не держат, руки подгибаются, но все просит, однако:
– Еще, еще хочу, милый.
А мне не трудно, переворачиваю ее на спину, и сверху давай ее парить, а потом на бок - и сбоку наяриваю, а потом снизу - и вверх, и вверх, как под Сталинградом.
Глотну кваску по дороге, на нее плесну полкружечки, чтобы дышала и не перегревалась, и - дальше поехали, да вдоль по Питерской, по Ямской-Тверской, и в дамки. Тут тебе и массаж, и сауна, и Бетховен с Моцартом, и сам товарищ Иван Севастьянович Бах, а напоследок - Чайковского стаканчик, без сахара, с сухариком.
Тут я, естественно, вспомнил про ужин. Ужина-то не было! Изо всех сил начинаю стучать в стальную дверь. Вскоре приходит боцман, открывает, улыбается и сладостно так говорит:
– Извините, товарищ Подвойский, ошибочка вышла, все мы сейчас исправим в лучшем виде!
– и вручает мне снова паспорт этого Жданова.
– Но я же Выхин.
– Это ничего-с, тем более-с, - сгибается он в угодливой позе, у нас в порту даже рядом стоит корабль, называется "Маршал Выхин". Выходите, ваше благородие, сейчас с вами встретится наш капитан, и все это дело уладит в нашем корабельном ресторане в отдельном кабинете, милости просим, стол уже накрыт, с супругой изволите отужинать?