Ожог
Шрифт:
Максим вернулся домой порядком разбитым. Пиво возбудило его, разогнало кровь, курево подействовало не лучшим образом, сердце бухало и отдавалось в ушах. Типичный «недопив».
По дороге он думал о Дине и не мог отделаться от мыслей, что начинает влюбляться, и при этом отлично знал, что никакой влюбленности быть не может.
Это гормоны. Дина симпатичная, невысокого роста, как раз в его вкусе, русоволосая. Выглядит чуть моложе, чем на свой истинный возраст.
Писатель умылся и сел с тетрадью в кресло у
От тетради слабо пахло то ли духами, то ли туалетной водой, скорее всего, и тем и другим и, возможно, кремом для рук, которым когда-то пользовалась самоубийца. Старый запах, сверху на него наложилась вонь от табака, жевательной резинки и много чего другого. Бумага впитала в себя частицу времени.
Он приступил к тщательному исследованию.
Какие чувства он испытывал, прикасаясь к тетради, кроме отвращения и любопытства? Кажется, он ощущал слабый ток, пробегающий по пальцам. Хорошо, все ясно, оставим мистическую сторону вопроса, обратимся к практической.
Девяносто шесть листов в тетради. Номера страниц проставлены в правом верхнем углу, сделано это аккуратно, Авеличева вела записи методично почти до самого конца, только на последних почерк серьезно сбивается. Видимо, это перед смертью. По почерку можно было судить о психическом состоянии девушки.
Так, часть страниц вырезана бритвой, со всей тщательностью, на оставшихся полосках, торчащих из переплета, участки букв видны лишь два-три раза. Максим посчитал и получилось, что пропал фрагмент с 81 по 90 страницу.
Возможно, там слишком неудачный текст, либо какая-то важная информация, не предназначенная для других. Авеличева подумала, что зря выложила ее на бумагу и решила убрать.
Заслуживает внимания версия, что речь идет о неудачной любви. С глаз долой — из сердца вот, как говорится…
Максим встал и пересел за стол, понимая, что ему придется делать кое-какие пометки.
Он достал несколько листов плотной писчей бумаги и приготовил ручку.
Ему казалось, что он исследует какой-то древний манускрипт. Чувство азарта возрастало. Максим решил даже, что неплохо было бы потом написать книгу.
Потом… после чего?
Максим начал с первого форзаца. На нем ничего не было. Тогда он изучил первую страницу. Вполне девчачий дневник, на полях наклеены цветочки, стикеры от жевательных резинок, тут же были неуклюжие рисунки котят и щенков, сделанные разноцветными фломастерами.
«Дневник. Ксения Авеличева. 1997 год. 12 декабря. Мне сегодня пятнадцать лет исполнилось».
Надпись сделана с огромным количеством завитушек, вычурно.
Подумав, Максим сделал на своем листе первую заметку: «Узнать насчет недостающих листов. У кого и как?» Для этого надо, во-первых, побывать в квартире, во-вторых, с кем-нибудь встретиться, кто Авеличеву знал при жизни.
Снегов стал вспоминать, что ему говорил Кочнев. Тетрадь
Максим делает запись: «Найти Елисеева, узнать у него о его пассии и поинтересоваться дневником. Почему Елисеев дал тетрадь Кочневу? Помимо официальной версии о том, чтобы приятель-актер написал пьесу…»
Снегов почесал обратным концом ручки возле правого уха. Черт, настоящее расследование получается.
Что следующим пунктом? Он вспомнил даты, которые называл ему Дмитрий.
Авеличева умерла в середине прошлого августа, а тетрадь появилась у Дмитрия… восемнадцатого августа этого года. Годовщина!
Максим записал: «Налицо связь. Прошел год. Какие-то непонятные вещи происходят с человеком, у которого вещь самоубийцы. Призраки бывают привязаны к вещам, это очевидно. Это не случайность. Надо поразмыслить».
Снегов стал перелистывать страницы дневника одну за другой. С края обреза листы немного истрепались, обложка загнулась на углах. Контур листков кое-где засалился, встречались пятна от кофе или чая.
Один раз попалось совсем крошечное пятнышко, напоминающее кровь. Максим рассмотрел его при свете настольной лампы. Да, кровь.
Ничего больше из разряда сенсационного он не нашел, однако ощущение прикосновения к реликту не прошло, наоборот, стало четче.
Максим обернулся через плечо, уверенный, что за спиной уже появилось это существо. Призрак, возможно, являлся Кочневу, но тот мог и не говорить, знал, что Снегов воспринимает его рассказ с изрядным скептицизмом.
Что же там произошло у него дома?
Максим сходил на кухню и налил себе сока, вернулся в комнату. По спине прошлась холодная волна, легкие пальчики ужаса пробежали по позвоночнику.
Снегов ожидал услышать за спиной легкий шаловливый смешок.
Тетрадь лежала на краю стола, хорошо освещаемая лампой дневного света на подвижной ножке. Обложка на лицевой стороне приподнялась, точно рот.
Может, выбросить ее, пока не поздно? Ночь еще не наступила, а я уже чувствую, как сюда ползет какая-то мерзость… Как там Дина рассказывала?
Призрак выполз на четвереньках из дневного проема?..
Максим сглотнул сок, тот с трудом прошел через горло.
— Что же тебе нужно? Ты здесь? Зачем ты приходишь?
Он не осмелился произнести это вслух, инстинктивно боясь спровоцировать угрозу. Потом громко кашлянул. Было уже не так страшно, минутная слабость прошла.
У него где-то была пленка, неэкспонированная, он вспомнил про нее и пошел в большую комнату и стал рыться в комоде. Пленка нашлась быстро, лежала неподалеку от фотоаппарата. Хорошо бы сфотографировать комнату Дины, но вряд ли она на это пойдет. Девчонка испугана, на ней просто лица нет, а иногда появляется совершенно жуткое выражение. Словно призрак пробует посмотреть на мир ее живыми глазами.